Если в Эстер-Вестере кто-нибудь выделялся из общей массы и, по мнению местных жителей, совершал поступки необычные, это испокон веков объясняли дурной наследственностью. Видно, в семью примешалась какая-то чужая кровь; наверняка в каком-то отдаленном поколении случился грех, который теперь сказывается.
Отклонением от нормы собственно считалось все новое, а так как Йенс Воруп один из первых оказался вовлеченным в свистопляску новизны, то односельчане спешно принялись отыскивать причины, объясняющие его поведение, и по косточкам перебрали всех его предков. Да, такая путаница неизбежно должна была привести к какой-то чертовщине, — в данном случае к помешательству. Йенс Воруп, не раздумывая и пяти минут, продал свой хутор и в тот же день выкупил его обратно, — так благонадежные люди не поступают. Это уж результат смешения кровей, прелюбодеяния, словом — дурная наследственность!
Тем не менее хутор снова находился в его владении и стоил теперь немало денег; а второй, который он по-настоящему продал, тоже принес ему солидную сумму. Поэтому, может быть, и не стоит придумывать какие-то сложные объяснения его поступкам. Многим сейчас приходилось туго, и никто бы не отказался получше устроить свои дела.
Жители Эстер-Вестера с поразительной быстротой стали теперь привыкать к новшествам. И если прежде Йенс Воруп заслуживал названия новатора, то теперь он стал признанным вожаком округи. Он, можно сказать, уподобился папе римскому: одного его слова было достаточно, чтобы «вязать и разрешать».
Все это не могло не подействовать и на Марию. Он был ее муж, ее супруг, и вдобавок хороший муж, заботливый отец и семьянин. Перед лицом таких успехов невозможно было долго сохранять критическое отношение к нему. Ведь он был удачлив, как Аладин из волшебной сказки, — таково было всеобщее мнение. Все, к чему бы он ни притронулся, превращалось в золото.
Новые условия жизни создали новые общественные обязанности. Представительство, если можно так выразиться, в известной мере коснулось и жены, — почти ежедневно к хутору подкатывали автомобили с важными посетителями. Банкиры, крупные землевладельцы, коммерсанты приезжали повидать Йенса Ворупа или поговорить с ним о делах. Марии приходилось принимать их. С утра она уже должна была быть нарядно одета, на ее обязанности лежала так же забота о припасах и хороших винах. Если в доме чего-либо недоставало, достаточно было позвонить по телефону в Фьордбю, и все немедленно доставлялось на автомобиле. Владельцы Хутора на Ключах были выгодными клиентами, и когда Мария ездила в город, тамошние торговцы из кожи вон лезли, стараясь угодить ей.
Йенс Воруп ввел в обиход своего дома новое слово — ленч.
— Надо приготовить вкусный и легкий ленч человек на пять-шесть, — говорил он. И Мария уже знала, что делать.
На хуторе давались и парадные обеды, быстро снискавшие славу во всей округе. Во время этих обедов провозглашались тосты за прекрасную хозяйку.
Это напоминало рыцарские обычаи и отвечало чему-то глубоко таившемуся в душе Марии.
Приходилось бывать на небольших интимных обедах у помещиков и в городе у дельцов, а также на многолюдных торжественных банкетах. Йенс облекался тогда в смокинг, а Марии пришлось все же в конце концов сменить закрытое платье на декольтированное. Правда, далось ей это нелегко, но требования света были беспощадны. До сих пор она обнажала грудь, только чтобы утолить голод ребенка, и поэтому ей в первое время казалось, что и в гостях она должна утолять чей-то голод. Но и это прошло. Она стала выезжать охотно: пусть Йенс не думает, что она бросила его на произвол судьбы. В тех кругах общества, где они теперь бывали, хозяйка дома существовала главным образом для праздников и приемов, и Мария вовсе не желала, чтобы ее лишили этой роли. А работу по хозяйству пусть за нее выполнят другие, так же как другие работали за ее мужа. Если она была его верной подругой в плохие времена, то ее место подле него и теперь, когда они начали преуспевать! Она снова забросила обоих стариков и своего брата. Но уж тут ничего не поделаешь: нельзя служить двум господам одновременно.
В гости ездили иногда очень далеко, так что приходилось ночевать вне дома. Мария привыкла жить в гостиницах, поздно ложиться, привыкла, чтобы утром официант в черном фраке подавал ей не раньше одиннадцати кофе в постель. Всему этому надо было научиться, а иной раз и стерпеть обидные замечания. В отсутствие родителей с детьми спала Карен; и когда Мария возвращалась, они смотрели на нее, недоумевая: почему все идет теперь по-новому? Неужели она начала пренебрегать ими? Иногда их взгляд ранил ее в самое сердце. Но Йенс был ее мужем и первый имел на нее все права.