Они сели в ожидавший хозяина экипаж, запряженный парой крепких ютландских лошадей, и Йенсу Ворупу довелось снова увидеть еще одно солидное и добротное крестьянское хозяйство на полном ходу; то обстоятельство, что в мире была война, казалось, совершенно не отразилось на нем. И Йенсу Ворупу почему-то стало больно, но отчего, он и сам не знал. Это в нем проснулся крестьянин, поэтому он одновременно и радовался и огорчался. Наконец он не вы« держал, ему захотелось скорее прочь отсюда; пообедав, он сразу стал прощаться.
— Пора ехать, — сказал он. — Спасибо тебе за приглашение переночевать, но мне нужно в Хернинг и оттуда позвонить домой.
— Да, телефона у нас нет, мы не гонимся за модой. Но я могу тебя отвезти в Кернинг. — сказал Тамсен.
Однако Воруп на это не согласился.
— Может быть, я заеду на обратном пути, — сказал он, чтобы отделаться от слишком гостеприимного хозяина.
На душе у Йенса осталась какая-то тяжесть, которая угнетала его; что-то, чего он не мог себе уяснить и от чего никак не мог отделаться, словно за всем этим таилось какое-то тяжелое обвинение. И лишь когда он отошел на дале-кое расстояние -и почувствовал приятную физическую усталость, ему сделалось легче. Дорога была трудная, местами приходилось пробираться через густые заросли вереска.
Чтобы ориентироваться, Йенс взобрался на курган и, когда сидел там, вытирая потный лоб, ему почудилось, словно он когда-то уже бывал здесь, и одновременно почему-то вспомнился дядя Масс, двоюродный брат старика Эббе. Он живет в получасе ходьбы отсюда, и курган этот на его земле. И они с Марией действительно сидели здесь однажды вечером и смотрели на закат. Теперь он все вспомнил! Они приезжали сюда в гости во время летних каникул, чтобы сообщить о своей помолвке, и на закате отправились погулять — им хотелось проверить, видно ли с кургана море. Это желание пришло Марии, — с ней в те дни творилось что-то странное, — и когда они сидели среди вереска, она вдруг обняла Йенса и попросила, чтобы он подарил ей ребенка, притом с такой страстностью, что он даже испугался.
Мария как раз в тот день читала, что дети, зачатые в свободной любви, одареннее тех, кто зачат в браке, и вот ей захотелось, чтобы хоть ее первенец получил это преимущество. Все это было так, Йенс Воруп и сам знал, что подобная точка зрения существует, — он познакомился с ней, изучая животноводство, когда был в Сельскохозяйственном институте, — но он не пошел на это и до сих пор рад, что тогда не уступил ей: Арне вышел и так очень удачным!
Как давно это было! Точно целый мир отделял его от тех дней. Может, оттого, что годы, прожитые с тех пор, были чересчур богаты впечатлениями? Вчера он не колеблясь ответил бы да; сегодня он не знал, что ответить.
Внизу, далеко на юг, лежал хутор дяди. На коньке крыши еще виднелись обломки старого ветродвигателя, который и тогда не работал. День стал клониться к вечеру, и Йенс поднялся и зашагал к хутору.
Когда он вошел во двор, дядюшка Масс кормил птицу. Прямо удивительно, как он похож на старика Эббе, хотя они только двоюродные, — то же гладковыбритое выразительное лицо, та же седая грива волос, озабоченное выражение рта, худая, слегка сутулая фигура. Нужно очень хорошо знать обоих, чтобы их не спутать. Все виды пернатых, какие только были во дворе, — утки, куры, гуси, два-три сердитых индюка, так тесно обступили дядюшку Масса, что он не мог сделать и шагу. Голуби, которым в этой тесноте никак не удавалось добраться до рассыпанного на земле корма, сидели у него на плечах и на голове и, спускаясь по руке, в которой он держал миску, клевали из нее. Старик почти весь был закрыт живыми, трепещущими крыльями. Когда Йенс Воруп ездил с Марией в Виборг, он видел там в соборе Картины Иоакима Сковгора; теперь он вспомнил об этом и подумал, что так же, как дядя Масс, должен был понимать животных и Адам в раю до грехопадения.
Йенс Воруп не умел так с ними обходиться, никогда птицы не шли к нему с таким доверием, — будто они знали, для какой цели он их откармливает и холит. Здесь же сразу было видно, что не польза хозяина играет решающую роль, — достаточно было взглянуть на то, как щедро он кормит их, хотя сразу было видно, что большинство кур уже вышло из того возраста, когда они лучше всего несутся.
Это впечатление еще усилилось, когда он вечером сидел в комнате за ужином. Батрак, тоже старик, заменявший постоянного работника на этом довольно большом хуторе, как раз поил лошадей. Это были все сплошь клячи, которые медленно ковыляли по мощенному камнями двору и пили с таким спокойствием, словно их души уже находились в лучшем мире. Кляча за клячей, напившись, отходила от колоды, просовывала голову в открытое окно и тянулась к столу, за которым ужинали дядя Масс и Йенс Воруп. От дряхлости лошади даже не могли напиться как следует, и последний глоток вытекал обратно вместе со слюной прямо на стол; но они охотно ели из рук дяди Масса, и когда он начинал их уговаривать, они закрывали глаза и с блаженным выражением покачивали головами. Места хватало только для одной, однако остальные словно в полудремоте терпеливо стояли под окном, ожидая очереди.