— Нет, вот это так интересно! — рассмеялась девушка.
прочла она и протянула письмо Марии. Но так как Мария даже пальцем не шевельнула, подружка сунула ей письмо в карман передника.
Мария Фискер побледнела как смерть, едва устояв на ногах, потом стремительно бросилась в свою комнату.
Ни одной живой душе она не поведала об этом странном совпадении, но опять что-то затормозилось в ней, застыло в немом изумлении. Опять ее угнетали сомнения, вопрос: что все это может значить?
В повседневном быту она лишь стала несколько молчаливее, чем была. По природе своей трезвый и разумный человек, она не давала мистической паутине опутать себя. Чаще всего она совершенно забывала об этом самом — непостижимом, но затем наступала минута, когда она целиком отдавалась ему, как пловец отдается на волю течения, чтобы поглубже вздохнуть. И оно завладевало ее сознанием настолько, что вытесняло все остальное. В такие периоды она относилась к мужу и детям, как к совершенно посторонним существам, по какому-то недоразумению вторгшимся в ее мир. Она не делала тогда ни малейшей попытки противостоять власти непостижимого, вся уходила в царство воображения, в котором Эйвинн и она, словно еще с колыбели или даже от сотворения мира, были предназначены друг другу. В этом своем состоянии Мария не чувствовала никакой вины перед мужем, больше того — она готова была даже видеть в Йенсе насильника, против воли завладевшего ею, и испытывала к нему такую неприязнь, что при малейшей его попытке к сближению эта неприязнь могла бы превратиться в отвращение и жгучую ненависть. Но муж оставлял ее в покое, как только ею овладевало «смятение». Зато, когда это проходило, она любила его больше прежнего и, терзаясь раскаянием, была с ним нежной и ласковой.
Такое состояние стало повторяться чуть ли не регулярно. Когда, с промежутком в несколько месяцев, наступал очередной припадок, она запиралась в спальне и часами сидела там, держа шкатулку на коленях. Одно за другим сменялись в ее душе настроения, будто подгоняемые бурей. Все, что она слышала и знала о Норвегии, с романтической силой всплывало в сознании: здесь были и снежные горы, и фьорды, и лыжники-великаны с душами беспорочных младенцев, и невинные пастушки в одеждах, белее самой вершины Фольгефонена. Хотя она не имела понятия, где собственно находится этот ледник, он представлялся ей таким же беспредельно чистым, как поднебесное пространство. И там, на высоте, в рядах белоснежных великанов, шествовал Эйвинн, и — в лучшие мгновения — она вместе с ним. Жизнь их была беспрерывным счастьем. Ведь солнце там никогда не заходило! А то вдруг наступала вечная ночь. Мария ощупью брела по пустынным просторам в безнадежных поисках Эйвинна. Истомленная любовной тоской, она выкликала его у ночи. И, когда они, наконец, находили друг друга, не было меры их ликующему счастью.
Как только Мария приходила в себя, ослабевшая до полного бессилия, с ощущением горечи во рту, она не могла отделаться от угрызений совести, от чувства вины перед мужем и детьми и не раз давала себе зарок никогда больше не поддаваться власти этих безумных фантазий. Но она была достаточно здорова, чтобы слишком долго предаваться угрызениям, и достаточно проникнута фатализмом, чтобы признаться себе самой в неумении совладать со своим недугом. Пусть некто, одержимый определенными идеями, вовлек ее в путаную игру, ко детей своих она убережет от этого. Уже то, как Арне иной раз поглядывал на нее, наполняло ее материнское сердце ужасом. С мальчиком ей труднее было найти верный тон: ей казалось, будто его гложет ревность, которую естественно было бы ждать от Йенса Ворупа.
Перед мужем она искупала свои грехи лаской и заботой. Мысленно она оправдывала себя тем, что Йенс ведь никогда не относился к ней по-настоящему тепло, никогда не проявлял той пылкой любви, о которой рассказывается в романах.
Все вокруг единодушно сходились на том, что Мария образцовая жена. Да и сама Мария считала, что в общем она неплохая женщина. Если хорошенько подумать, то ведь от своих странностей только она одна и страдает, супружеского долга она никогда не нарушала.
VIII
По вечерам Йенс Воруп чаще всего отсутствовал: то он уходил на заседание приходского совета, то ему нужно было наведаться в правление потребительского общества, молочного кооператива или объединения по заготовке кормов. Та или иная причина находилась всегда. Всем он нужен был, и все думали, что без него не обойтись. Вынужденная коротать в одиночестве долгие зимние вечера, Мария хорошо знала, что значит жить уединенно и замкнуто. Внизу, в деревне, можно, если явится охота, прихватив какое-нибудь рукоделие, забежать к соседке и посидеть с ней, поболтать. Здесь же это не так легко и просто.