Йенс Воруп настолько расширил свое хозяйство, что продуктивность его стала намного выше, чем при Эббе Фискере, а продажная стоимость хутора повысилась настолько, что по закладной он мог получить под него больше тысяч, чем Эббе Фискер во времена своей молодости получал сотен. И все же к закладам Йенсу Ворупу приходилось прибегать беспрерывно — хутор требовал все новых и новых капиталовложений. Агенты крупных капиталистов поначалу сами являлись к нему с предложением кредитов и ипотек. Они приезжали даже из-за границы и, помимо всего прочего, скупали и хутора. Несомненно, в Гамбурге, в Париже и в других городах имелись люди, жившие на то, что Йенс Воруп благодаря своему усердию и смекалке выжимал из хутора. Во всяком случае, так безустали твердил его шурин Нильс. Старик тоже смотрел на зятя как на человека, продавшегося в рабство; только он был слишком умен, чтобы заявлять об этом во всеуслышанье. В ответ Йенс только смеялся или снисходительно пожимал плечами.
— Неужто вы не понимаете, как важно привлекать в страну иноземный капитал? — говорил он, злясь на их тупость. — Прибыль-то идет нам, а не им! Погодите, время покажет, что я прав.
Много надо было терпенья для разговоров с ними! Сущие дети в экономических вопросах. А самое скверное, что и Мария начала проникаться их образом мыслей.
Он, Йенс Воруп, прав. Наука и прогресс, ей-богу, были на его стороне, а простодушным людям не след и мешаться в дела. И все-таки трудно, очень трудно приходилось Йенсу, силы его были напряжены до предела, и он постоянно рыскал в поисках новых доходов, новых удач! Ведь удачи могут повторяться; не надо только воображать, будто ты умнее, чем это есть на самом деле. Но, с другой стороны, существует и старая пословица: пока трава вырастет, корова издохнет!
Одно во всяком случае ясно: Йенс человек совсем другой породы, человек нового времени. «Болезнь века», как выражался старик Эббе, заразила и его — он стремился все превратить в деньги. Стоило ему заработать на сотню крон больше, чем он рассчитывал, как он уже заявлял: «Это проценты с двух тысяч крон», — и немедленно вкладывал их в хозяйство. «Придет день, и мы получим сто на сто, — уверял он. — Тут все равно как со стельной коровой: кормишь ее до отела, и ничего тебе на нее не жалко, потому что знаешь — скоро ей время придет».
И правда, время пришло; просто диво, какой оборот теперь давал хутор, какие суммы проходили через руки Йенса! Только дыр было очень уж много. Доходы росли, а пасть чудовища становилась все ненасытнее. И пока что Йенсу Ворупу с каждым днем приходилось все трудней и трудней; это явствовало даже из его образа жизни, из того, что он постепенно превращался в своего рода игрока и спекулянта. На какие только уловки он не пускался, чтобы вложить побольше денег в хозяйство! Казалось, он готов продать теленка, который еще и на свет не появился, только бы раздобыть денег.
А когда он их раздобывал, на него вновь нападала та же «болезнь», и он, вместо того чтобы уплатить долг, покупал новую машину, какую-нибудь репокопалку, — словом, новинку последнего образца.
Машины были превосходные, за один день такая машина делала больше, чем человек и лошадь за неделю, а то и за две, — раз-два, и все готово. А затем машина стоит без всякого применения в течение трехсот пятидесяти дней в году. «Не беда! Она свое сделала и хлеба не просит», — говорил Йенс Воруп. Но другие находили это невыгодным, считая, что она таким образом поглощает еще больше капитала. В том-то и заключалась разница между людьми прежними и нынешними. Прежние были хлеборобами и на лишний кусок хлеба не скупились; молодые же предпочитали свои излишки превращать в капитал и лишнего хлеба никому не давали.
Странное дело, он, самый оборотистый человек в округе, вечно испытывал самые большие денежные затруднения; никто даже и не подозревал, как скверно все обстояло у Йенса Ворупа. Впрочем, может быть, он переживал это легче, чем переживали бы это другие? И невольно вставал вопрос: не принадлежит ли Йенс Воруп к той породе людей, которые чувствуют себя хорошо, только когда просроченный вексель, как нож гильотины, висит у них над головой? Ну, да это выяснится со временем, а пока что он еще недостаточно долго живет в этих краях, чтобы у людей составилось о нем твердое мнение и в этом вопросе, важнейшем из всех.