Выбрать главу

М.М.Громов

Герой Советского Союза,

генерал-полковник, профессор,

почётный президент Федерации тяжёлой атлетики,

заслуженный мастер спорта,

чемпион СССР 1923 года в тяжёлом весе

От автора

Я отдал спорту почти всю свою жизнь. Почти всю свою жизнь я провёл среди

красивых и сильных людей, которые удивляли мир своими физическими возможностями.

За свою жизнь я поднял около 20 миллионов килограммов, провёл в

тяжелоатлетических залах разных городов мира 3000 дней; и всё это может вызвать

иронические улыбки умных и рассудительных людей. Быть может, справедливые улыбки.

Однажды вдруг спрашиваешь себя: а стоило ли? Всё ли было верно или так только

казалось?

Я не могу обижаться на свою жизнь. У меня никогда не было точного

"рассудочного" плана, но события увлекали меня именно туда, куда я хотел. И чем больше

я узнавал о жизни и спорте, который фактически стал моей жизнью, тем больше

убеждался, что многое становится для меня ещё более таинственным.

В бурном потоке спортивных событий прошлое постепенно уходит в забвенье.

Новые килограммы, секунды, метры покоряют любителей спорта.

Больше половины жизни я отдал тяжёлой атлетике. Больше 30 лет постоянных

усилий, нервов — сначала из-за себя, потом из-за своих учеников.

"Трудно писать о себе без тщеславия", — заметил английский философ Юм.

Наверное, это почти невозможно. Если человек берёт карандаш и чистый лист бумаги,

чтобы рассказать о себе, он уверен, что его жизнь будет интересна и поучительна для

других. Иначе он и не стал бы писать.

58 всесоюзных рекордов, 10 мировых, 14-летний "стаж" звания чемпиона СССР,

около 20 стран, где мне пришлось побывать, неоднократные победы команды штангистов

Советского Союза, тренером которой был и я — наверное, это даёт мне некоторое право

взяться за перо.

Эта книга о людях сильных и слабых, о тех, кто участвовал в "большой железной

игре" за последнюю треть века; эта книга о далёких городах и странах, где я был.

Глава 1

Как всё начиналось

"В детстве он был слабым и хилым", — так часто начинают очерки о спортсменах.

Этот приём, иногда не соответствующий правде, стал почти традиционным. Но что

поделаешь, если я действительно родился безнадёжно слабым?

Я был в семье тринадцатым. Мой дед, человек набожный и суеверный, почему-то

считал это число счастливым. На свет я появлялся очень трудно. Мать после этого всё

время болела и меня выходили соседи.

У каждого человека сохранились самые первые детские воспоминания: гроза,

игрушка, снег, небо... Первое, что мне запомнилось — это пожар, стрельба, бегущие люди

и котельная: большое чёрное чудовище с горящим глазом. Возле него тихо и смирно, как

дети, сидели испуганные люди. На их лица падало багровое отражение горящего в топке

угля. Приносили и уносили раненых.

Так прошло несколько дней. Потом я заболел тифом. Когда жар наконец прошёл,

мой дед взял меня на руки. Я осторожно потрогал его белую библейскую бороду. "Гляди-

ка, выжил заморыш... Теперь сто лет жить будешь".

Первые послевоенные революционные годы были периодом, когда новое, ранее

неслыханное, что входило в жизнь народа, существовало наряду со старым, тяжёлым

наследием прошлого.

Киев терроризировали белогвардейские банды, немцы, петлюровцы. Потом налёты

прекратились. В один из дней возле города появились кочующие цыгане с шатрами и

повозками. Они меняли, ворожили, плясали и пели под гитару перед уставшими,

измученными людьми.

Как-то раз моя мать бинтовала ногу цыганке, которую укусила лошадь. Я с

интересом рассматривал её серьги, кольца, потрогал её браслеты — они тихо позванивали.

Вдруг, взяв мою руку и пристально взглянув на мать, цыганка быстро сказала: "Ты

будешь богата, твой сын будет богат — знаменитым артистом станет". Уставшей

многодетной матери, конечно, понравилось такое предсказание.

Только вечером мы заметили, что часы "Павел Буре" — гордость нашего семейства

— исчезли. Но всё равно, уже много лет спустя, когда я стал чемпионом, мы с матерью

всегда вспоминали о цыганке с улыбкой.

Я провёл в Киеве всю жизнь, но он не стал для меня привычным и неинтересным. Я

и сейчас отношусь к нему с каким-то восхищённым удивлением, как в детстве. Быть

может, это потому, что я очень часто расставался с Киевом. Но теперь мне иногда

кажется, что тогда я понимал красоту этого города, его природу больше, чем сейчас.