сбору средств для восстановления. Даже журналист буржуазной газеты "Монд" не без
иронии заявил: "Государственный секретарь заверил нас, что подписка осуществится,
средства будут собраны, если каждый француз откажется от одной пачки "Голуаз"
(название французских сигарет). Но, это, впрочем, прецедент опасный. Кто поручится, что
завтра нас не пригласят отказаться от нашей обычной чашки кофе или бокала вина, чтобы
реставрировать Нотр-Дам, расширить музей Лувр или снабдить субсидией оперу?"
Во время оккупации по приказу Гитлера в Париже были сняты с пьедесталов сто
сорок две статуи знаменитых людей Франции. Фашисты нуждались в бронзе. Так и стояли
теперь на парижских улицах осиротевшие постаменты.
Улицы Парижа. 5 тысяч кафе выставили на их тротуарах столики. Нам
рассказывали: когда в 1948 году правительство повысило налоги на владельцев кафе и
многие из них были вынуждены прекратить торговлю, тысячи парижан организовали
митинг протеста. Налоги пришлось отменить. Парижанин не представляет себе жизни без
кафе. Он любит улицу, маленькие уличные приключения, любит смеяться и сам слышать
смех, наблюдать всё, что происходит вокруг. После работы в кафе собираются друзья,
семьи. Заказав по рюмке аперитива, они подолгу просиживают там, играя в карты, или
просто проводят время в приятной беседе.
Жизнь улиц Парижа, как всегда, оживлённа и интересна. Но когда видишь этот
город не в первый раз, кое-что предстаёт перед глазами уже в ином виде.
На банкете в честь советской спортивной делегации один знакомый француз сказал
мне:
— У нас прежде многие занимались политикой лишь в кафе за чашкой кофе. Теперь
всё по-другому. С каждым днём эта самая политика всё теснее припирает тебя к стене и
ставит вопрос в упор: с кем ты? А как на него ответить?
В один из дней мне довелось увидеть любопытную картину — приезд в столицу
Франции марокканского султана с наследником.
Вдоль Елисейских полей к Триумфальной арке двигался кортеж. Султан в
окружении свиты ехал в машине. За ним рысцой двигалась экзотическая марокканская
кавалерия. Всё это походило на живописное театральное представление. Парижане любят
подобные зрелища и живо, остроумно комментируют их. Рядом громко смеялись два
парня. Переводчик наклонился к нам: — Они говорят, что если султан в Париже, значит,
ему плохо дома. Поэтому он приехал успокоить своё сердце в Казино де Пари.
На второй день газеты пестрели фотографиями султана в весёлом обществе
танцовщиц казино. Хранитель веры корана развлекался.
Перед отъездом нас пригласили в редакцию "Юманите" — органа
Коммунистической партии Франции. Мы поехали втроём — Воробьёв, Бухаров и я.
Дорогой обдумывали умные слова приветствия.
Навстречу нам вышел 82-летний Марсель Кашэн и совсем ещё молодой писатель
Андре Стиль — небольшого роста, с энергичным бледным узким лицом и очень
элегантный. Никаких речей и приветствий не понадобилось. Кашэн расспрашивал о
Москве, вспоминал о переписке с Лениным, о своих встречах с выдающимися деятелями
международного рабочего движения. Всё было просто и хорошо.
— А теперь я хочу выпить за успехи в спорте, — обратился он к нам. — "Юманите"
и на этот раз постаралась, чтобы вам дали визы.
— Не устаёте ли вы в свои годы от такой ежедневной напряжённой работы? —
поинтересовался я.
— Я с севера Франции, а там живут долго. Здоровья у меня ещё хватит. Но если
почувствую себя плохо, немедленно займусь тяжёлой атлетикой.
Все засмеялись.
Мы с Григорием Новаком с трудом пробирались к выходу из переполненного
здания дворца Шайо после только что закончившихся соревнований, как вдруг услышали
на ломаном русском языке: "Браво, товарищи!" Перед нами стояли два улыбающихся
французских лётчика. На мундире одного из них виднелся орден Красного Знамени.
"Нормандия, — сказал он. — Смоленск".
Состоялась непринужденная, дружеская беседа, одна из тех, в которых от взаимной
симпатии и доверия вдруг щедро раскрываются сердца людей, ещё полчаса назад не
знавших о существовании друг друга. Во время Великой Отечественной войны эти
лётчики полгода провели в Советском Союзе, сражаясь в составе знаменитого
французского полка "Нормандия". Вспоминали о своих советских друзьях, о дорогих
могилах однополчан. Один из них показал фотографию — простое русское лицо старшего
лейтенанта. На обороте написано: "Другу Франсуа от Фёдора".