школа, куда я поступил переростком и потому терпел постоянные унижения со стороны
ребят, да и, пожалуй, учителей.
Однажды вечером в трескучий мороз недалеко от нас загорелся трёхэтажный дом. В
зареве пожара и клубах дыма суетились чёрные тени. Из окон летели одежда, мебель,
книги и даже посуда. Когда пожар погасили, мне разрешили взять несколько
полуобгоревших книг. "Жизнь животных" Брэма — первая книга, которую я прочитал.
Среди уцелевших книг были также сборники Т.Шевченко и С.Есенина. Прочитав Брэма, я
без особого удовольствия принялся за стихи. Но неожиданно увлёкся. Позже мне удалось
раздобыть издания Леси Украинки и Владимира Маяковского. И сейчас, хотя память,
конечно, уже не та, что раньше, я помню много стихов, которые с удовольствием читал в
пору моей юности.
Так началась для меня новая, удивительная жизнь. А через некоторое время случай
свёл меня с человеком, который научил меня понимать красоту по-настоящему. Вечером
на одной из наших тёмных улиц я увидел пьяного, лежавшего на мостовой, и помог ему
добраться домой. Это был художник из кинотеатра "Эхо" Пётр Андреевич. На следующий
день я уже бесплатно смотрел фильм.
Так началась моя дружба с "Репиным". Он был одинок, всегда небрит, в толстовке, с
длинными волосами. Каждый раз, закончив оформлять рекламу нового фильма, он
запивал на несколько дней и валялся у себя в комнате в беспамятстве среди холстов и
красок.
Он был чуток, внимателен, заботлив, — мне всегда этого не хватало. Узнав, что я
немного рисую, он начал давать мне несложные поручения: домалевать джинсы ковбоя,
подкрасить глаза какой-нибудь красотке. Рисовал он всегда с иронической улыбкой.
Сначала я не понимал её. Затем мне рассказали, что Пётр Андреевич был известным
художником. Его картины выставлялись даже в Париже. Но в его жизни что-то случилось.
Что — никто не знал. Он приносил мне старые альбомы с репродукциями, — это были
единственные часы, когда он говорил много и с увлечением.
"Акула Нью-Йорка", "Королева лесов", "Месс Менд" — герои фильмов не давали
мне покоя ни днём, ни ночью. Под утро я тревожно засыпал, мечтая о силе и смелости
Дугласа Фербенкса. Актёр проделывал сам, без дублёров, головокружительные трюки, и
его герои, всегда выходившие победителями из сложнейших ситуаций, неотвратимо
действовали на мальчишеское воображение. Для меня началась жизнь грёз и мечтаний. Я
ходил в кино каждый день.
А Пётр Андреевич таял буквально на глазах. Это происходило так быстро, что мне
становилось страшно. Несмотря на его многодневные запои, работники кинотеатра
относились к нему снисходительно. Пил он больше один, потом долго спал.
Проходило несколько дней. Потом он снова приносил репродукции, книги и
говорил, говорил... Слабый, раздавленный человек, он учил меня любить красоту и силу.
Случилось так, что несколько дней я не мог прийти к нему в мастерскую. А когда я
прибежал к Петру Андреевичу, у дверей стояли его сотрудники: уже два дня он не
отзывался на стук. Взломали дверь. В мастерской было очень холодно. "Репин",
скрючившись, лежал на полу...
В день его похорон кинотеатр был закрыт.
Потом мне случалось встречаться со многими художниками и почти все они
находили во мне определённые способности к рисованию. Что греха таить — временами
хотелось сказать: загубил, мол, талант. Хотя увлечение живописью было
продолжительным, но не настолько глубоким, чтобы посвятить этому всю жизнь.
Нужно было работать. В 15 лет я поступил в фабрично-заводское училище.
Я с интересом присматривался к рабочим, создающим точные механизмы. Я увидел
разумную последовательность в рождении приборов. Удары молота на глазах изменяли
форму металла, резец преображал его. Из-под резца вилась горячая фиолетовая стружка. В
термическом цеху кудесники закалки внимательно смотрели в печь... Всё это было
интересно.
Однажды нас построили во дворе. Директор училища представил нам молодого
красивого мужчину. Новый физрук Кондратьев — чемпион СССР 1925 года по тяжёлой
атлетике — нам понравился.
Начались занятия. Мы бегали, прыгали, метали гранаты. В обеденный перерыв
начиналось традиционные соревнования. Определялись чемпионы. Меня среди них не
было. Вечером, приходя домой, я поднимал тяжести, прыгал, бегал, пока совершенно не
выбивался из сил. "Подпольная" подготовка не прошла даром. В один из наших
"обеденных" конкурсов я неожиданно для всех вышел в круг и выжал двухпудовую гирю