— Есть один положительный момент.
— Ой, прекрасно. Мне бы пригодился.
— Пока на счетах Гаса есть деньги, он полезней им живой, чем мертвый.
— Так, как они стараются, это не продлится долго.
— Будь умницей. Не дай ей заставить тебя сделать что-нибудь противозаконное — кроме того, что ты уже сделала.
28
Уходя на работу в среду утром, я заметила Солану и Гаса на тротуаре перед домом. Я не видела его вне дома неделями, и должна признать, что он выглядел неплохо в веселой вязаной шапочке, натянутой на уши. Он сидел в инвалидном кресле, закутанный в теплую куртку. Солана обернула его колени одеялом. Они, наверное, только что откуда-то вернулись. Она развернула кресло, чтобы подвезти его к ступенькам крыльца. Я пересекла газон.
— Вам помочь?
— Я сама справлюсь.
Когда она затащила его на последнюю ступеньку, я положила руку на кресло и наклонилась поближе.
— Привет, Гас. Как дела?
Солана втиснулась в пространство между нами, пытаясь меня отрезать. Я вытянула ладонь, чтобы отстранить ее, что явно испортило ей настроение.
— Что вы делаете? — спросила она.
— Даю Гасу шанс поговорить со мной, если не возражаете.
— Он не хочет разговаривать с вами, и я тоже. Пожалуйста, уйдите с этого участка.
Я заметила, что Гас был без слухового аппарата, и до меня дошло, что это был хитрый способ сделать его некоммуникабельным. Как он может общаться, когда ничего не слышит?
Я наклонилась к его уху.
— Могу я что-нибудь для вас сделать?
Взгляд, который он мне послал, был полон страдания. Его губы задрожали, и он застонал, как женщина на ранней стадии родов, до того, как она поняла, как это плохо на самом деле.
Он взглянул на Солану, которая стояла, скрестив руки на груди. В своих крепких коричневых туфлях и широком коричневом пальто она напоминала тюремную надзирательницу.
— Давайте, мистер Вронский. Говорите, что хотите.
Она положила палец ему за ухо и потрясла его голову, изображая глухоту, хотя я знала, что он меня слышал.
Я повысила голос.
— Вы бы хотели зайти к Генри, выпить чашку чая? Он будет рад видеть вас.
— Он уже пил чай, — буркнула Солана.
— Я больше не могу ходить, — сказал Гас. — Я такой слабый.
Солана уставилась на меня.
— Вам тут не рады. Вы его огорчаете.
Я проигнорировала ее и присела на корточки, чтобы заглянуть в глаза Гасу. Даже сидя, его позвоночник был так искривлен, что ему пришлось повернуть голову, чтобы взглянуть на меня. Я улыбнулась ему, чтобы ободрить, чего трудно было достигнуть с Соланой, нависающей надо мной.
— Мы вас сто лет не видели. Генри, кажется, испек сладкие рулеты. Я могу отвезти вас в вашем кресле и мигом доставлю обратно. Разве не прекрасно звучит?
— Я плохо себя чувствую.
— Я знаю, Гас. Я могу вам чем-нибудь помочь?
Он помотал головой, его искривленные руки терли одна другую на коленях.
— Вы знаете, мы беспокоимся о вас. Мы все.
— Спасибо вам за это и за все.
— Главное, чтобы с вами все было в порядке.
— Со мной не все в порядке. Я старый.
Я провела тихое утро в офисе, приводя в порядок стол и оплачивая счета. Простые занятия: перебрать, сложить в папку, вынести мусор. Я все еще размышляла о Гасе, но знала, что нет смысла возвращаться к тому же самому. Нужно сфокусироваться на чем-то другом. Например, на Мелвине Доунсе. Что-то в нем беспокоило меня, кроме того, чтобы его найти. Найти-то я его сумею.
После того, как мой стол стал образцом порядка, я занялась расшифровыванием беседы с Глэдис Фредриксон, перематывая туда-сюда запись. Удивительно, как посторонние звуки вмешиваются в разговор: шелест бумаги, лай собаки, хриплое дыхание Глэдис, когда она говорила. Нужно было прослушать не один раз, чтобы напечатать, но это давало мне какое-то занятие.
Когда мне это надоело, я выдвинула ящик и достала пачку каталожных карточек. В том же ящике лежала игрушка, которую я нашла в стенном шкафу в комнате Мелвина Доунса.
Я сжала палочки, наблюдая, как кувыркается клоун. Я не могла знать, принадлежала ли игрушка ему, или жильцу, который жил там раньше. Положила игрушку на место и взялась за карточки.
Карточка за карточкой, я заносила по одной строчке на каждую, все, что знала о Мелвине Доунсе, что было немного. Скорее всего, он работал в районе, примыкающем к городскому колледжу, где он садился в автобус. Он любил классические фильмы, сентиментальные повествования о мальчиках, зверятах и потерях. Он не общался с дочерью, которая, по неизвестной причине, не разрешала ему встречаться с внуками. Он сидел в тюрьме, что, возможно, повлияло на отношение дочери. У него была воображаемая подружка по имени Тиа, которую он создал с помощью ярко-красной татуировки между большим и указательным пальцем. Две черные точки на суставе служили кукле глазами.