Изображение побледнело, замененное моим беспокойством о Гасе. Я раздумывала, не позвонить ли Мелани в Нью-Йорк. Ситуация была неприятной, и она обвинит меня.
Насколько я знаю, Солана уже предоставила ей свою версию истории, в которой она была хорошим парнем, а я — плохим.
Вернувшись домой, я занялась обычными утренними делами, и в 8:00 заперла дверь и пошла к машине. Черная с белым полицейская машина стояла у тротуара прямо через дорогу.
Полицейский в форме был увлечен разговором с Соланой Рохас. Оба смотрели в мою сторону. Что теперь? Моя первая мысль была о Гасе, но скорой помощи не было видно.
Озадаченная, я перешла через улицу.
— Есть проблемы?
Солана взглянула на полицейского, потом, демонстративно, на меня, и затем повернулась и ушла. Я знала, что они говорили обо мне, но по какому поводу?
— Я — офицер Пирс.
— Здравствуйте, как дела? Я — Кинси Миллоун.
Никто из нас не протянул руки. Не знаю, что он здесь делал, но явно не обзаводился друзьями.
Пирс был не из тех полицейских, кого я знала. Он был высокий, широкоплечий, с несколькими килограммами лишнего веса, с тем основательным полицейским присутствием, которое говорит о хорошо тренированном профессионале. Было даже что-то устрашающее в том, как скрипел его кожаный ремень, когда он двигался.
— Что происходит?
— Ей поцарапали машину.
Я проследила за его взглядом, который он перевел на машину Соланы, припаркованную через две машины от моей. Кто-то взял острый инструмент — отвертку или зубило — и нацарапал слово СМЕРТЬ глубокими бороздами на дверце водителя. Краска отлетела и металл смялся под силой инструмента.
— О, вау. Когда это случилось?
— Когда-то между шестью вечера вчера, когда она припарковала машину, и шестью сорока пятью утра сегодня. Она увидела, как кто-то прошел мимо дома, и вышла проверить. Вы ничего не заметили?
Из-за его плеча я видела соседку, которая вышла в халате забрать газету, и была вовлечена в разговор с Соланой. По жестам Соланы было видно, что она возбуждена.
— Возможно, это меня она видела утром, — сказала я. По рабочим дням я бегаю, выхожу около шести десяти и возвращаюсь через полчаса.
— Кто-нибудь еще здесь ходит?
— Я никого не видела, но я слышала скейтбордиста посреди ночи, что было странным. Это было в два пятнадцать, потому что я посмотрела на часы. Звучало, как будто он катался туда-сюда, то по тротуару, то по улице. Это продолжалось так долго, что я встала и посмотрела, но никого не увидела. Может быть, соседи тоже его слышали.
— Один человек, или больше?
— Я бы сказала, один.
— Вы здесь живете?
— Да, в студии. Я снимаю ее у джентльмена по имени Генри Питтс, который занимает главный дом. Вы можете у него спросить, но я не думаю, что он что-то слышал. Окна его спальни выходят на другую сторону.
Я болтала, давая Пирсу больше информации, чем ему было нужно, но не могла удержаться.
— Когда вы услышали скейтбордиста, вы вышли на улицу?
— Нет. Там было холодно и темно, так что я зашла в свою ванную внизу и выглянула в окошко. Его уже не было, так что я вернулась в постель. Это не то, что я слышала, как он царапает машину, а потом удирает.
Я хотела немного разрядить обстановку, но он посмотрел на меня без всякого выражения.
— У вас хорошие отношения с соседкой?
— У нас с Соланой? Э, не очень.
— Вы в ссоре?
— Наверное, можно и так сказать.
— И из-за чего?
Я отмахнулась от вопроса, мне уже не хватало слов. Как я могу описать игру в кошки-мышки, которая длилась неделями?
— Длинная история. Была бы рада объяснить, но это займет много времени и не относится к делу.
— Вендетта между вами не относится к чему?
— Я бы не назвала это вендеттой. У нас есть свои разногласия.
Я осеклась и повернулась к нему.
— Она не намекает, что я могу иметь к этому отношение?
— Разногласия между соседями — это серьезное дело. Вы не можете уйти от конфликта, если живете в соседнем доме.
— Погодите минутку. Я — лицензированный следователь. Зачем мне рисковать штрафом и отсидкой в тюрьме, чтобы решить персональный конфликт?
— Не знаете, кто может?
— Нет, но это точно не я.
Что еще я могла сказать, чтобы это не звучало, будто я оправдываюсь? Малейшего намека на правонарушение достаточно, чтобы вызвать скептицизм в глазах остальных. Хотя мы заявляем о презумпции невиновности, большинство из нас быстро делает прямо противоположное заключение. Особенно офицер полиции, который слышал все возможные вариации на тему.