Мелвин кивнул на бумаги.
— Это для меня?
Я положила их на стойку.
— Да. Они назначили время дачи показаний, и это повестка. Если хотите, я могу заехать за вами, а потом отвезти вас назад. Они назначили на пятницу, потому что я сказала, по каким дням вы работаете.
— Вы обо всем позаботились.
— Это лучшее, что я могла сделать.
— Не сомневаюсь.
Мой взгляд остановился на его правой руке.
— Скажите мне кое-что. Это тюремная татуировка?
Он взглянул на свою татуировку, потом сложил вместе большой и указательный пальцы, чтобы получились губы, как будто в ожидании следующего вопроса. Глаза, нанесенные на сустав, действительно создавали иллюзию маленького лица.
— Это Тиа.
— Я слышала о ней. Она симпатичная.
Мелвин поднес руку ближе к лицу.
— Ты слышала? Она говорит, что ты симпатичная. Хочешь с ней поговорить?
Он повернул руку, и Тиа, казалось, рассматривала меня с явным интересом.
— Окей, — сказала она.
Немигающие черные глазки уставились на меня. У него она спросила:
— Как много я могу ей рассказать?
— Решай сама.
— Мы были за решеткой двенадцать лет, — сказала она. — Там мы и познакомились.
Фальцет, которым он говорил, казался мне таким реальным, что я задала вопрос, обращаясь к ней.
— Здесь, в Калифорнии?
Тиа повернулась, посмотрела на него, потом опять на меня. Несмотря на то, что она напоминала беззубую старушку, ей удавалось выглядеть застенчивой и скромной.
— Мы предпочитаем не говорить. Скажу тебе вот что. Он был таким хорошим мальчиком, что его выпустили досрочно.
Тиа подскочила и звонко чмокнула его в щеку. Мелвин улыбнулся в ответ.
— За что он сидел?
— О, за то, за се. Мы не обсуждаем это с людьми, с которыми только что познакомились.
— Я пришла к выводу, что это было растление малолетних, если его дочь не разрешает ему встречаться с внуками.
— Быстро ты вынесла приговор, — сказала она резко.
— Это только догадка.
— Он никогда пальцем не притронулся к этим маленьким мальчикам, и это правда, — заявила она возмущенно.
— Может быть, его дочь чувствует, что не стоит доверять растлителям.
— Он пытался уговорить ее разрешить навещать их под присмотром, но она отказалась. Он делал все, что мог, чтобы исправиться, включая одно дельце с очень неприятными джентльменами.
— Что это значит?
Тиа наклонила голову и сделала жест, призывающий меня наклонится ближе, как будто то, что она собиралась сказать, было очень личным. Я наклонилась и разрешила ей шептать мне на ухо. Могу поклясться, что чувствовала ее дыхание на своей шее.
— В Сан-Франциско есть дом, где заботятся о таких парнях, как он. Гнусное местечко.
— Я не понимаю.
— Кастрация.
Ее губы сжались. Мелвин смотрел на нее с интересом, его лицо ничего не выражало.
— Вроде больницы?
— Нет, нет. Это частная резиденция, где подпольно делаются определенные операции. Это не лицензированные врачи, просто люди с инструментами и оборудованием, которым нравится резать и зашивать, освобождая других парней от их нужд.
— Мелвин пошел на это добровольно?
— С этим надо было покончить. Он хотел контролировать свои импульсы, вместо того, чтобы они контролировали его.
— Это сработало?
— В целом. Его либидо уменьшилось почти до нуля, а те желания, которые остались, он может преодолеть. Он не пьет и не употребляет наркотики, потому что не может предсказать, какие демоны появятся. Ты и понятия не имеешь. Со Злыми невозможно договориться. Когда они поднимаются, они овладевают всем. Трезвый, он добрая душа.
Но свою дочь он никогда в этом не убедит.
— У нее каменное сердце, — сказал Мелвин.
Тиа повернулась к нему.
— Молчи. Ты же знаешь. Она мать. Ее главная работа — защищать своих детей.
Я обратилась к Мелвину.
— Разве вы не обязаны регистрироваться? Я звонила в отдел досрочного освобождения, и они о вас не слышали.
— Я регистрировался там, где я был.
— Если вы переезжаете, вы должны зарегистрироваться на новом месте.
Тиа вмешалась.
— Технически, да, милая, но я скажу тебе, как это бывает. Люди узнают, в чем он обвинялся.
Когда они узнают, идет шепот, а потом разъяренные родители маршируют возле его дома с плакатами. А потом появляются журналисты, и он больше никогда не знает покоя.
— Это не о нем. Это о детях, которых он обидел. Они никогда не избавятся от этого проклятия.