Гудзи понимал, что главная причина равнодушия ребенка — в нехватке свежего воздуха, ультрафиолетовых лучей, витаминов и общества (своих ровесников) сверстников. Исправить тут ничего не удавалось. Питались вынужденно однообразно: белковыми пастами, растительными жирами, плодами дао-дао, добытыми еще на Бэте и идеально очищенными от радиации. Выращенная в крошечной оранжерее клубника недавно закончилась. Жди теперь следующего урожая!..
Малыш часто ныл и мечтал хотя бы поговорить по радио с матерью. Гудзи и сам понимал, что стоит им обоим услышать с другого конца планетной система родной голос в наушниках, как жизнь станет совсем иной.
Однако все попытки восстановить связь с Бетой терпели неудачу. И беда здесь явно просматривалась не в рации, а в иной, внешней причине. Астронавт мысленно искал эту причину в каком-то таинственном пересечении гравитационных волн от взрыва Бетельгейзе с гравитационными же — а, может, и какими-то иными — волнами от проходящего мимо Эпсилона метеоритного потока. Никто из землян не бывал еще в зоне грандиозной космической катастрофы — в той зоне, через которую прошла дуга расширяющейся планетарной туманности от Сверхновой. Никто не знал, как изменяются в этой зоне физические свойства пространства, и в том числе распространение гравитационных и радиоволн. На долю Гудзи и его товарищей выпало испытать все это первыми.
2.
В мыслях своих Гудзи часто как бы переносился с Эпсилона на красавицу Бету, которую когда-то мечтал сделать домом родным. Да и не он один… Казалось бы, для этого сошлись все основания. Сигнальная ракета экспедиции Гулля принесла на Землю просто восторженный рапорт. Командир звездолета сообщал, что на Бете прекрасный, устойчивый климат, пышная растительность, масса доверчивых животных и полное отсутствие разумной жизни. Состав атмосферы, почти до мелочей соответствующий земному, был исследован еще задолго до Гулля ракетами-автоматами. Что еще надобно для организации первых поселений?.. Вторая экспедиция захватила с собой проекты первых домов и готовые алюминиевые узлы строительных сочленений. Стены же, крыши, полы и потолки предстояло быстро соорудить из местных материалов. Цех для их производства был компактно упакован в звездолете. За день он позволял возводить по дому.
Однако экспедицию Кравца встретили не райские кущи, а неприветливая и хмурая планета «чужачка», только что обожженная радиацией. Космические скафандры вроде бы пока от нее спасали, но здесь оставались зараженными вода и пища. Вместо пышных диких лесов из рапорта Гулля торчали теперь на громадных территориях голые, безлистные стволы. Вместо сочных доверчивых животных обитали в этих искалеченных дебрях чаще всего маленькие боязливые существа на трясущихся ножках. То тут, то там гигантскими знойными язвами зияли по планете зловонные болота, и в них вливались мертвые, зараженные ручьи и речки.
Хотя, к счастью, так было не везде. По берегам морей радиация рассеивалась быстрее. Морская вода и морские ветры как бы слизывали ее во время штормов с прибрежной полосы.
Следы экспедиции Гулля нигде на планете не обнаруживались — даже на морских побережьях, где искали их прежде всего. Еще с орбиты вторая экспедиция пыталась найти гуллевский звездолет, чтобы приземлиться где-нибудь возле него. Но десятки витков вокруг планеты — и по меридианам и по широтам — ничего не дали. Континенты Беты не отзывались ни на радио призывы, ни на световые сигналы в ночных зонах.
А вертеться вокруг шарика бесконечно долго тоже не имело смысла. Предстояло садиться, ремонтировать ободранную обшивку корабля и готовиться к возвращению восвояси. Строительные же сочленения и цех для производства домов предстояло оставить на память этим негостеприимным дальним окрестностям бывшего красного гиганта Бетельгейзе, обернувшегося ныне белым карликом.
Когда-нибудь таким же белым карликом станет и наше Солнце. И вообще звездная масса Вселенной на девять десятых состоит именно из них.
Все эти планы, сформировавшиеся еще в космосе, до посадки, перевернула неожиданная гибель Ван Донга. Невысокий, веселый, слегка шальной, он был всеобщим любимцем. Ушел он туда, откуда не возвращаются, в день своего тридцатилетия.
… Сгорбившийся трясун лежал всего-то в полусотне метров от Ван Донга, в едва приметной ложбинке, на выгоревшей красноватой низкорослой траве. Казалось, ничто не предвещало несчастья в этот день. Как обычно, спокойно скатывалась к горизонту беззаботная Марлен — местное солнце, порхали громадные голубые бабочки, незаметно приближался сиреневый вечер.