«Газик» с десантниками несется по шоссе. Тарасов смотрит на часы и кивает Пугачеву. Тот достает из кармана ленту лейкопластыря, быстро заклеивает ею глаза и уши водителя и солдата, который охранял начфина.
— Извините, товарищ капитан,— сказал он начфину и тут же ловко закрыл пластырем его глаза и уши, но так, что на одном ухе начфина пластырь чуть отстает.
Лейтенант, улыбаясь, шелестит картой.
— Через десять километров свернем влево,— тихо говорит он не столько Пугачеву, сколько начфину.
— ...Оттуда до станции через болото... мимо острова, километров семь,— продолжает Тарасов.
— А вдруг и там засада,— поддерживает игру командира Пугачев.
— Обойдем,—успокаивает Тарасов.
— Приехали! — говорит Волентир, открывая дверцу машины.
Егоров снял с «пленных» повязки. Волентир бросил водителю ключи от зажигания. Егоров вернул начфину и его сопровождающему оружие.
— Я уверен в том,— спокойно сказал Черепань,— что вас ждут большие неприятности!
— Получать их — входит в мои обязанности,— весело ответил Тарасов.
Начфин уселся рядом с водителем. «Газик» развернулся, едва не задев десантников, и быстро исчез в темноте...
В просторной кабине вертолета МИ-8 (он стоит на шоссе среди леса) беседуют Морошкин и его начальник — подполковник Жбанов.
— Как мы и предполагали, действовали три группы,— говорит Морошкин.— Две мы взяли... Третья...
— Да-а, дождичек нам подсуропил — никаких следов!— прервал майора подполковник Жбанов.
— Те, кого мы стреножили, ничего не успели сделать. Да это и не входило в их задачу на прошедшие сутки.
— С чего ты взял!
— А все просто! Одна группа шумит, что есть силы, а две другие спокойно идут по своим делам.
— Да-а,—Жбанов задумался, глядя на карту.— Ладно, резюмируем. Где-то рядом бродит группа лейтенанта Тарасова. Пять человек. Так? В ее активе: мост, стартовая батарея, гарнизон ракетчиков. Сейчас она либо отсиживается, либо идет к аэродрому перехватчиков, чтобы, блокировав его, обеспечить высадку основных сил десанта. Так?
— Именно!
— Как будешь действовать?
— Сообразно основному принципу — выжидай и угадывай,— Морошкин улыбнулся.
— Да, чуть не забыл,— спохватился Жбанов.— Тут мне под утро начфин от ракетчиков звонил. Он видел этих ребят. Уверяет, что они пойдут к станции...
Морошкин набрал на телефонном диске три цифры.
— Майор Морошкин из штаба «северных»,— сказал он кому-то.— Здравия желаю! У меня просьбочка... Не было ли у вас каких-нибудь чепе? Машины, например, не угоняли? А на железной дороге? Тоже слава богу? Да нет, свои дела... Спасибо. Всего наилучшего! Да, простите! Если что-нибудь случится, любые странные люди, любые события — дайте знать, пожалуйста! Благодарю!
Подождав секунду, Морошкин набрал еще один номер.
— Прошу сводку по радиоперехвату!.. Квадраты четыре, пять и шесть... Все чисто? Понял, спасибо!
— Я бы все-таки перебросил на аэродром и к станции два-три батальона,— сказал Жбанов.—Не медля... И потихоньку.
Мелкий дождик все сеял и сеял. Лес стоит притихший... Разведчики бесшумно бегут по опушке.
Тарасов в хвосте группы: мокрый, всклокоченный, редкие волосы некрасиво слиплись на лбу и висках, он словно постарел лет на десять. Лейтенант закашлял — глухо, с надрывом, как в бочку.
— Стоп! — скомандовал Волентир.
В руках прапорщика тут же появилась плоская бутылка.
— Расстегните куртку,— мрачно просит он лейтенанта.
Тарасов задрал куртку и тельняшку, оголив спину. Волентир налил на ладонь светлую жидкость из бутылки и с остервенением принялся растирать спину Тарасова.
— Та-ак,— закряхтел лейтенант, вдохнув носом запах спирта,— между лопаток, Саня, между... Теперь пониже... Ага, тут... Хор-ро-шо...
С потеплевшим от удовольствия лицом Тарасов распрямился и сказал:
— Сделаем дневку... у лесника! Как, Пугачев?! Примет ваш дедуля всю братию?!
— О чем речь, Виктор Павлович?! — радостно ответил Пугачев.— Баньку затопим!
— Насчет бани...
Все вдруг засмеялись, вспомнив баню в гарнизоне ракетчиков.
— Я почему к леснику решил завернуть...— продолжал Тарасов.— Отсидимся у противничка под носом... Ты как думаешь?
— Как чапаевский комиссар «я думаю... командир уже принял решение и оно правильное».
...Над долгой равниной повисли покой и тишина. Солнце, ярко-красное,— предвестник ветреного дня подкатывается к горизонту. Тихо... Из глубины лесов камера медленно «достает» добротный дом лесника...
Его двор, речку и разбитый проселок.
Сам лесник — пожилой, но еще весьма бравый, сидит на порожках, кормит здоровенного пса. Рядом с лесником пристроилась его внучка Настя: обняв Пугачева, она говорит что-то ему на ухо, поглядывая при этом на Егорова.
— Да-а, конечно,— отвечает Пугачев, подмигнув Егорову.— О чем речь? Обязательно скажу...
— Да ну тебя! — Настя целует брата.— Я же не о том!
Судя по взглядам Егорова, Настя ему очень нравится. Сержант не торопясь чистит свой автомат, разложив его детали на чистой тряпице.
Настя подходит к Егорову. Он почтительно встает со скамейки, продолжая свое занятие.
— А это что? — спросила Настя, дотронувшись до одной из деталей.
— А это...— хотел было ответить Егоров, но Пугачев опередил его:
— А это — щечки!
— Что, правда?
— Да нет, конечно,— смущенно ответил Егоров.— Поршень — если по науке.
— Ясно... Вы всегда такой молчун?
— По праздникам. }
— А какое у вас звание?
— Сержант.
— А Игорь? Тоже?
— Никак . нет! — ответил Пугачев.—-Я отставной козы барабанщик.
— Ты когда домой вернешься, барабанщик? — спросил лесник.
— Осенью, дед. Если командиры отпустят. А что?
— Охотиться приезжай,— ответил лесник.— Живешь — рукой подать, а к родному деду заглядываешь раз в год по обещанию. Не стыдно, паря? Друзей своих привози — я вам такую охоту соберу! С банькой, с водочкой самодельной на травках да на ягодках. С грибочками, с брусничкой моченой...
— Боюсь, не получится, дед! В институт надо поступать — и так сколько времени потерял. Если мы сейчас хорошо все это дело отработаем — тут же еду сдавать экзамены.
— А-а, ну тебя! — лесник махнул рукой.— Все причины ишешь!
...В горнице, поставив на подоконник зеркало, бреется Тарасов: тщательно, не доверяя зеркалу, он гладит рукой выбритое место.
— Зря стараетесь, командир! — заметил Волентир.— В лесу кожа воспалится — замучаетесь...
Лейтенант лишь искоса глянул на прапорщика.
— А что, разве для военных служба кончилась? — нарочито громко спрашивает Волентир, выходя из дома.
Он подходит к двери амбара и рисует на ней мелом силуэт человека в каске, с пистолетом в руке. Первым, разбежавшись, прыгает Пугачев: «крутанув» сальто, он тут же бросает в дверь большой нож — он впивается в «ногу» мишени.
— Не гни в кисти руку!— строго замечает Волентир.
Разбегается и прыгает Егоров: нож с глухим стуком вонзается в дверь.
— Резче! — командует прапорщик и тут же бросает свою «финку»: она входит в «грудь» силуэта.
— Разрешите-ка, джентльмены! — командует из окна Тарасов. И выждав, когда Волентир и Егоров отойдут в сторонку, лейтенант сильно бросает свой нож — в «лоб» мишени.
Не успело лезвие «успокоиться», как Волентир один за другим бросает три ножа: они впиваются в то же место, что и «финка» Тарасова...
...В доме лесника, за столом в просторной комнате разведчики и хозяева заканчивают завтрак. На столе, в большом глиняном блюде лежат ломти сотового меда.
Пугачев, первым закончив трапезу, подходит к комоду, на котором стоит патефон. Выбрав одну из пластинок, ставит ее на диск.
Тарасов вышел из-за стола. Щелкнув каблуками, он вдруг пустился выделывать па фокстрота: по всем правилам, легко и изящно, но с серьезным, задумчивым лицом.