— Я подумал, что ты рассердился на меня…
— Нет, малыш, что ты. Я просто закрутился. Ты не сделал ничего дурного. Это все мой чертов склероз. Блин! Ты, должно быть, подумал… в довершение ко всему…
Прежде чем я закончил фразу, Мэтт всхлипнул.
— Что-то стряслось?.. Нет, подожди…
Я повернул ключ в замке, подтолкнул Мэтта внутрь, прихватив его рюкзак, и закрыл за нами дверь. Войдя в дом, усадил его за кухонный стол и, вытащив бутылку «Гленфиддича», плеснул ему пару глотков в стакан.
Мэтт перестал плакать и вдумчиво принюхался к содержимому стакана.
— Что это? — Он сделал маленький глоток. — Жжется.
— Как и полагается. Это односолодовый виски. Скотч. — Я сел напротив Мэтта. — Я ездил повидать кое-кого. Моего отца. Я не видел его долгое время, и, может быть, сегодня был в последний раз. Мне не полагалось так поступать, но я поехал. Я провел там ночь. Спал в своей прежней комнате на старой постели. То, что ты говорил вчера, заставило меня задуматься…
Мэтт меня не слышал. Он с трудом сдерживался, ловя ртом воздух.
— Моя мама позвонила мне на работу. Она сказала, что я могу прийти домой и забрать вещи. Отца там не должно было быть. Только она ошиблась. Он вернулся домой раньше. И стал бить меня…
Я подошел к Мэтту и приподнял на нем рубашку. Кровоподтеки и синяки на боках, на спине, на руках и плечах. Мэтт вздрогнул, когда я до него дотронулся.
Я встал, пошел в ванную и вытащил набор по оказанию первой помощи. Там оказалось все необходимое, как в чемоданчике доктора. Стетоскоп, пластырь, мази, бинты, флакончики с лекарствами, даже пузырек с морфином и шприц. А также кастет и дубинка. И еще несколько игрушек из этой серии. Выбирай, что тебе по вкусу.
Вернулся на кухню, стащил с него рубашку, смазал мазью кровоточащие отметины, перетянул ребра. И все это проделал молча. Я был слишком зол, чтобы разговаривать. Под конец я отрывисто спросил:
— Ты все свое барахло забрал? Мэтт потряс головой.
— Отлично. Давай поедем и заберем.
Схватив Мэтта за плечи, я поднял его на ноги и поволок к дверям и дальше по ступенькам, невзирая на дождь.
— Тебе нужна твоя одежда, твоя обувь, все, что тебе принадлежит. Все твои вещи.
— Мой отец — он очень большой! Сильный… Пожалуйста, не надо…
Я уже завел двигатель.
— Пристегни ремень, Мэтт. Как там говорила Бэтт Дэвис? Намечается бурная ночь.
Шины завизжали, когда я резко вывернул на Мэлроуз. Я направился на юг, к Фэрфакс, разбрызгивая воду в лужах. Мы оба не проронили ни слова.
Когда я выехал справа на Третью авеню, Мэтт сказал:
— Майк, я не хочу, чтобы ты это делал.
— Слышу. — Я не сбавил скорость.
— Я не собираюсь говорить тебе, где я живу… жил.
— А я и так знаю.
— Откуда?
— Я твой волшебный[37] крестный папочка. Не задавай вопросов.
— Ты нет, — сказал Мэтт. Потом печально добавил: — А вот я — да.
— Ну, я не сомневаюсь, что тебе нужен крестный папочка.
— Что ты собираешься делать? Я ухмыльнулся:
— Я собираюсь сделать ему предложение, от которого он не сможет отказаться.
Мэтт, конечно, не понял эту шутку. Она будет в ходу лет через пять. Но — о'кей, — я сам оценил ее.
Поворот налево, поворот направо. Торможу перед входом в крошечный ухоженный домик. Мэтт выходит за мной из машины и идет по дорожке. Рывком открываю входную дверь. Мэтт был прав — он большой. Горилла. Но плохо обученная. Беспорядочные синяки на теле его сына — тому доказательство. Размеры заменяют ему умение драться. Возможно, всю жизнь. Отец Мэтта напускает на себя угрюмый, хмурый вид.
— А это кто еще? — рычит он.
И получает единственный ответ, которого достоин. Бью его кулаком в грудь, оттесняя в дом. Действую быстро. Прежде чем он успевает отреагировать, провожу серию ударов в грудь — сильных, таких, чтобы он врезался в стену. Дом трясется. Здоровяк рикошетом отскакивает от стены, и на этот раз я бью его кулаком в живот. Живот у него твердый, но кастет еще тверже. Непонятно, что он бормочет, но он шатается, и этого достаточно. Я пихаю голову гориллы навстречу своему резко поднятому колену и с удовлетворением чувствую, как его нос с хлюпаньем разбивается.
Рывком поднимаю папочку на ноги. Лицо у него в крови.
— Ты герой, да? Избиваешь мальчишку. — Он молчит, хватая ртом воздух. — Мэтт, иди собери вещи. Давай.
Из кухни выходит женщина, вытирая руки о полотенце для посуды.
— Мэтти?.. — Потом она видит меня. — Кто вы?.. — Потом мужа. — Джой?..
Я вырываю у нее из рук полотенце, кидаю Джою и подталкиваю здоровяка к стулу. Он шлепается на него, прикрывая окровавленный нос.
— Вам лучше присесть, мэм.
Она колеблется, потом садится. Джой с трудом дышит, осторожно косясь на меня.
Долгое время все молчат.
Потом женщина спрашивает:
— Вы собираетесь причинить нам вред?
— Это не входило в мои планы. Конечно, все может измениться. — Я многозначительно киваю на папочку-козла.
— Вы… вы не сможете уйти… если…
— Вы не станете звонить в полицию. Он вам не позволит. Он не захочет, чтобы кто-то узнал, что его сын — гомосексуалист. — Перевожу дух. Я не собирался выступать в роли советчика и учить ее жить, но Мэтту нужно время, чтобы собрать вещи. И надо, чтобы этот козел не успел опомниться. — Отлично, послушайте, леди, вам следует бросить этого скота, потому что, если вы этого не сделаете, когда-нибудь он вас убьет. Единственное, что так долго спасало вас, — то, что он отыгрывался на мальчишке, не так ли? Когда парень уйдет отсюда, вы останетесь с этим бугаем один на один. Если я не ошибаюсь, этот синяк у вас на щеке свежий. Похоже, что сегодняшний? И может, под платьем таких синяков намного больше?
Она не ответила.
— Вы считаете, что не делаете и для себя никаких поблажек, подставляясь под его кулаки и списывая все на несчастную долю. А вы уверены, черт вас возьми, что ничем не могли помочь своему мальчику? Позволяя мужу избивать ребенка, вы поступали как последняя трусиха. Вы знаете, что значит слово «пособник»? Вы пособник. Вы очень и очень виноваты. Потому что вы, своим невмешательством, позволяли ему выходить сухим из воды.
Поворачиваюсь к горилле:
— Послушай-ка, Джой. Ты — козел. Ты не заслуживаешь даже презрения. Это твой сын, твоя собственная плоть и кровь. Тебе следовало бы любить его больше всего на свете. Но ты чертовски беспокоился за себя. В тот самый момент жизни, когда твой сын больше всего нуждался в том, чтобы отец любил и понимал его и был рядом, что ты сделал? Ты избил его и вышвырнул вон. Какой же ты мудак! Твоя жена — трусиха, ты — безмозглый бык, и вы оба упустили то единственное, хорошее, что сделали в этом мире, — ребенка, который все еще умеет улыбаться, бог знает почему выросшего у таких подонков, как вы. Вы не заслужили такого ребенка. Черт бы побрал вас обоих! Я сейчас не в настроении спорить. Ты можешь избить свою жену, Джой, и ты можешь избить своего ребенка, но от отвратительной правды тебе не отмахнуться. Ты слабак. И если ты подумываешь о том, чтобы встать с этого стула, не надо. Если ты только попытаешься, я тебя убью. Я сейчас именно в таком расположении духа.
— Он сделает это, отец. — В комнату возвратился Мэтт. — Он — бывший командос. Специальные войска. Зеленые береты. Или что-то вроде. Он был во Вьетнаме. Я не хочу, чтобы он покалечил тебя…
— Ты все собрал? — прервал я лепет Мэтта.
Он взвесил в одной руке поспешно набитый чемодан. Через другую руку мальчика был перекинут шерстяной спортивный костюм.
Его мать перевела взгляд с сына на меня. В конце концов она собралась с духом и спросила:
— Кто вы? Тоже гомосексулист? Я смерил ее взглядом:
— А вам не все равно? — Боже правый, зачем я сказал это? — Минуточку. — Я повернулся к горилле. — Твой сын уходит из дому. Ты его больше никогда не увидишь. Дай-ка мне твой бумажник. Нет, я не сказал: подумай. Я сказал: дай. Дай мне твой бумажник.
Его бумажник перешел в мои руки. Около трехсот баксов. Я передаю деньги Мэтту.
— Возьми. Твое наследство. Достаточно, чтобы прожить пару месяцев. Если быть бережливым. — И бросил бумажник на пол. — Вам двоим крупно повезло. Я дарю вам жизнь. — Я снова смотрю на гориллу. — Если ты будешь преследовать мальчика, если ты хотя бы подойдешь к нему на расстояние вытянутой руки и посмеешь его коснуться, я тебя убью. Я найду тебя, и можешь не сомневаться, твоя смерть будет долгой и мучительной. И если ты когда-нибудь снова тронешь свою жену, я переломаю тебе руки. Тебе ясно? Кивни, я не читаю мысли на расстоянии. — Отвожу взгляд в сторону. — Мэтт, ты хочешь что-нибудь сказать на прощание?