— Следи за дорогой, — предостерег Икинс. — У этой машины нет автопилота.
Его замечание покоробило меня, но он был прав. Прямо впереди — я не в силах даже описать это — воздвиглись три яркие вершины, созданные словно из взбитых сливок, невероятно длинные и простирающиеся высоко в небо. Две сотни этажей, может быть, три, а может, даже больше, не могу сказать. Здания? Освещенные проемы (окна?) тянулись на всю высоту сооружений. Разноцветные огни пробегали по ним вверх и вниз на протяжении всех плоскостей. Приблизившись, я смог различить сады и террасы между нижними уровнями башен.
— Что это?
— Эти шпили?
— Да.
— Внизу — офисы и жилье, все, что выше, — это трубы. Жесткие надувные конструкции. Такие же большие трубы идут дальше внутрь страны, от Сан-Франциско во внутренние земли.
— Зачем такие трубы?
— Знаешь, как луговая собачка вентилирует свое логово?
— Понятия не имею!
— Входы в гнездо находятся на разной высоте. Достаточно одного или двух дюймов. Ветер, дующий через отверстия, создает разницу давления. В дырке, находящейся выше, давление немного меньше. Этой разницы достаточно, чтобы протягивать воздух через гнездо. Пассивная вытяжка. Трубы работают по такому же принципу. Ветер затягивает воздух снизу и выбрасывает наверх. Таким образом воздух обновляется, чаша города очищается. Открой окно. Вдохни.
Я опустил стекло и вдохнул аромат цветов.
— Ночью это нельзя разглядеть. Но днем ты увидишь, что почти каждое здание имеет на крыше свой собственный сад — и солнечные панели. В среднем такое здание производит сто шестьдесят процентов энергии, необходимой ему для обеспечения собственных потребностей в течение дня, и таким образом создает достаточный резерв на вечер или для продажи в общую энергетическую систему. При наличии маховиков и топливных батарей, а также внутренних резервов здание может запасти достаточно энергии, чтобы пережить неделю штормов. Здесь сворачивай налево, на пандус парковки. Ищи, куда встать.
— Это Фэрфакс?
— Да, а что?
Верчу головой во все стороны. Я заинтригован. Поражен. Перекресток дорог проходит через фундамент высокого сверкающего здания. Очертаниями оно похоже на Эйфелеву башню, его изогнутые линии устремляются высоко в небо, верхушку венчает большой луковицеобразный набалдашник. Этажей в нем примерно тридцать, возможно больше. На каждом углу перекрестка расположены гигантские прочные опоры; башня доминирует над окрестными зданиями, а поток машин легко проносится под высоко изогнутыми арками. Пандус парковки, на который указал мне Икинс, находится практически в том месте, где когда-то была дверь в «Стампед». А до этого — вход в помещение морга, который потом переехал.
Мы въехали под землю. Икинс указывал дорогу:
— Давай на левый пандус, снова налево и дальше прямо. Здесь. Паркуйся в охраняемой зоне. Эта машина в хорошем состоянии и легко потянет штук на двадцать. Может быть, двадцать пять, если мы выставим твое авто на eBay. Через Google-маркет.
— Гм… вы можете сказать это по-человечески?
— Ты можешь выставить машину на аукцион, поместив информацию в информационной сети. Она стоит двадцать — двадцать пять миллионов.
— Двадцать пять миллионов долларов за машину?
— Классический коллекционный «форд-мустанг» шестьдесят седьмого года, с откидывающимся верхом, почти новый. С пробегом меньше двенадцати тысяч миль. Да, полагаю, ты сможешь выручить за него именно столько. — Икинс посмотрел на меня и добавил: — Часть цены набежала за счет инфляции. В ценах шестьдесят седьмого года это примерно полмиллиона, но это не так уж плохо для подержанной машины, на которой ты не сможешь легально проехать ни по одной улице города.
— Такая высокая инфляция!
— Я же сказал тебе, что это мир после мира.
— Мир после чего?
— После всего. Включая Мелтдаун.
— Мелтдаун?..[45] — Прозвучало не слишком приятно.
— Экономика. Спекуляция на «горячих» акциях. Теперь все миллионеры — ланч на двоих в «Макдоналдсе» стоит сто пятьдесят баксов.
— Ого!
— Ты привыкнешь.
Икинс указал мне большое место для парковки, отмеченное красным. Мы вышли из машины, он отодвинул меня назад и проделал манипуляцию с какой-то штукой для управления на расстоянии. Над машиной воздвиглась бетонная коробка, опустившись сверху на красный контур.
1 Мелтдайн (Meltdown) — «черный понедельник», банковский кризис в США 19 октября 1987 г.
— Так. Теперь она в безопасности. Пойдем.
Мы направились к сверкающей нише с табличкой «Вверх».
— И куда мы?..
— Здесь твой новый дом. На некоторое время.
— Что вы собираетесь со мной делать?
— Ничего. Совсем ничего. Я уже все сделал. — Икинс поднес то же дистанционное устройство к уху и сказал: — Дайте мне Брауни.[46] — Короткая пауза. — Да, я привел его. Того, о ком тебе говорил. Нет, без проблем. Я сейчас подниму его наверх. Его немного тошнит… черт, и меня тоже. Я приволок «форд-мустанг». Нет, небольшой. Шестьдесят седьмого года, вишневый. Готовь предложение на продажу. — Икинс рассмеялся и сунул устройство в карман.
Своего рода переносная рация? Может быть, телефон?
Подъемник со стеклянными плоскостями вознес нас по наклонной стене здания высоко над Западным Голливудом. Двадцать, тридцать, сорок этажей. Трудно сказать. Лифт поднимался так бесшумно и плавно, что движения практически не ощущалось. Дверь открылась в фойе, похожее на вестибюль небольшого отеля, частного и очень дорогого. Мы вошли в галерею с очень высоким потолком, вдоль которой в два или три уровня располагались сады и жилые помещения. В длинный неглубокий бассейн с лилиями и золотыми рыбками размерами с доброго терьера широкой радужной полосой изливался водопад. В воздухе пахло тропиками.
— Нам куда?
— Налево. Не беспокойся. Нам принадлежит целый этаж. Здесь никто не появляется без разрешения.
Двойные двери разъехались и скользнули внутрь при нашем приближении.
— Снимай ботинки, — распорядился Икинс. — И оставь их здесь.
Он ввел меня в комнату, показавшуюся чрезмерно большой, и указал в направлении ряда беседок, окруженных зарослями папоротника и аквариумами с рыбками.
— Что это за место?
— Это убежище.
— Убежище?
— В вашем понимании — отдых и укрытие. В нашем — что-то вроде госпиталя.
— Я не сумасшедший.
— Конечно нет. Речь идет об ориентации на новом месте. Об ассимиляции. — Икинс указал на диван. — Садись. — Он пошел к стойке и налил в два стакана какой-то напиток. Скорее всего ту же самую ванильно-персиковую штуку. Икинс передал мне один стакан, а сам отхлебнул из второго. Потом уселся напротив. — На твой взгляд, насколько трудно человеку из тысяча девятисотого года понять тысяча девятьсот шестьдесят седьмой?
Некоторое время я обдумывал вопрос. Не дождавшись ответа, Икинс заговорил сам:
— В тысяча девятисотом обычный средний человек не имел электричества, не пользовался отоплением. В доме не было туалета. Не было водопровода, воду приходилось качать насосом. Он не знал автомобиля, радио, телевизора. И телефона. И, как правило, не удалялся от места, где родился, более чем на десять миль. Как по-твоему, такому человеку можно объяснить мир тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года?
Я поскреб в затылке. Интересный вопрос — и я не в первый раз вел такую беседу. Времепутаники, пусть даже перемещающиеся во времени на короткие промежутки, частенько выпадают из обычной жизни.
— Ну, с телефоном, я думаю, в тысяча девятисотом году кое-кто мог быть знаком. Возможно, и с радио. Да, беспроволочный телеграф существовал… Вероятно, человек той эпохи понял бы, что такое радио. И если ему доступно радио, то и с телевидением он разобрался бы. И автомобили — они тогда были, хотя и в небольшом количестве, — поэтому они его не удивят, так же как и асфальтированные дороги, и уборная в доме. И может быть, аэропланы тоже. Множество людей тогда работали над этим.