Несколько секунд Найтшэйд молчал. Затем он подался вперед, не сводя с меня глаз.
— Мне нравится думать о Пифии скорее как о Фемиде, — произнес он. — Пока растет её ребенок, она — наш совет, наш судья и наши присяжные. Она живет и умирает ради нас, а мы — ради неё.
Живет и умирает.
Живет и умирает.
Живет и умирает.
— Вы убили мою мать, — сказала я. — Вы забрали её. Напали на неё…
— Ты всё неправильно поняла, — слова Найтшэйда звучали разумно, даже ласково, а комната вокруг него пульсировала дьявольской энергией.
Власть. Игры. Боль. Вот он — арсенал этой секты.
Я взяла лист бумаги и нарисовала на нём символ, который видела на груди Бо. Затем я прижала его к стеклу.
— Это было на гробу моей матери, — произнесла я. — Я всё правильно поняла. Она не была частью схемы. Её убили не в день Фибоначчи. На неё напали с ножом в год, когда ты «доказывал, что достоин» с помощью яда, — мой голос дрожал. — Так что не говори мне, что я не понимаю. Вы — не знаю, все вы или один из вас — но вы выбрали её. Вы проверили её и решили, что она недостойна.
Они не убивали детей. Они бросали их на верную смерть. Но моя мать?
— Вы убили её, — я чувствовала горький вкус этих слов. — Вы убили ещё, сняли с её костей плоть и похоронили её.
— Мы этого не делали, — сквозь пелену ярости и горя, застилавшую моё сознание, я расслышала акцент на первом слове. — Пифия может быть только одна.
Все мои инстинкты подсказывали мне, что именно ради этих слов Найтшэйд позвал меня сюда. На эти слова он променял свой последний козырь.
— Одна единственная женщина советует нам и вынашивает ребенка. Один единственный ребенок — один достойный ребенок — продолжает традицию.
Одна женщина. Один ребенок.
Вы убили её.
Мы этого не делали.
Каждого проверяют. Каждый должен быть достоин.
Мою мать похоронили с заботой. С жалостью. Я подумала о женщине, которую я видела с маленькой девочкой.
Одна женщина. Один ребенок.
Я думала о том, как эта группа могла существовать сотни лет, похищая женщин, удерживая их, пока пленницы не становились монстрами. Фемидой. Пифией.
Я думала о том, что женщина у фонтана не пыталась забрать своего ребенка. Она не бежала. Не звала на помощь.
Она улыбалась Найтшэйду.
Пифия может быть только одна.
— Вы заставляете их сражаться, — я не знала, профилировала ли я или просто говорила. Не думаю, что это было важно. — Вы похищаете новую женщину, новую Пифию и…
Может быть только одна.
— Женщина, — произнесла я. — Та, которую я видела с тобой, — мой голос упал до шепота, но слова звенели в моих ушах. — Она убила мою мать. Вы заставили её убить мою мать.
— Все мы можем выбирать, — ответил Найтшэйд. — Пифия выбрала жизнь.
Зачем звать меня сюда? — подумала я, отдаленно осознавая, что я трясусь. Мои глаза наполнились слезами. — Зачем рассказывать мне об этом? Зачем показывать мне то, для чего я недостаточно благословенна?
— Возможно, однажды, — произнес Найтшэйд, — выбирать придется тебе, Кассандра.
Всё это время Джадд неподвижно стоял за моей спиной, но в один миг он ринулся вперед. Он ударил ладонью по кнопке на стене и панель потемнела.
Ты нас не видишь. Ты видишь нас, но не видишь.
Джадд взял меня за плечи. Он потянул меня к себе, загораживая мне обзор и удержал меня, даже когда я начала сопротивляться.
— Я с тобой, — пробормотал он. — Ты в порядке. Я с тобой, Кэсси. Ты в порядке. Ты будешь в порядке.
Приказ. Мольба.
— Два, один, один, семь, — пока Найтшэйд не заговорил, я не осознавала, что громкоговоритель всё ещё работает. Сначала я решила, что он называет число Фибоначчи, но затем он уточнил: — Если хочешь увидеть ту женщину, найдешь её в комнате два-один-один-семь.
Пифия выбрала жизнь, — слова эхом отдались в моих мыслях. — Возможно, однажды выбирать придется тебе.
Комната 2117.
ГЛАВА 63
Часы после допроса Найтшэйда утекли в ничто. Позвонила Стерлинг и сообщила, что Бриггс получил противоядие. Она сказала, что он сможет — хоть и медленно — но полностью восстановиться. А ещё она сказала, что они нашли женщину.
Они нашли девочку.
Меньше чем через двадцать четыре часа после того, как Найтшэйд рассказал мне об убийце моей матери, я шагнула в комнату 2117 в отеле «Темный Ангел». Запах крови можно было почувствовать в пятидесяти ярдах отсюда. На стенах. На полу. Такая знакомая сцена.