Местный супермаркет, пытаясь вытеснить с рынка мелкие булочные, начал торговать свежевыпеченным хлебом и рогаликами. На вкус они были почти как настоящие, и он согласился:
– Хорошая идея. Хочешь выпить чего-нибудь горяченького?
– Чаю, если у тебя есть чай.
Он поставил чайник, потом достал из бумажника десятку и сунул Мейбл в нагрудный карман.
– Это за что?
– На бензин. Как прошел день?
– Смотрела игру «Девил Рейз». Это так волнующе!
Тот факт, что новая бейсбольная команда из Тампа-Бэй была способна еще и побеждать, служил для местных жителей источником постоянного и приятного изумления. После каждой победы подвигам бейсболистов посвящались первые полосы обеих газет, и имена героев не сходили с уст. Валентайн находил такое отношение весьма странным: сам-то он рос под знаменами «Янки», а от тех ничего, кроме побед, и не ждали.
– А еще я работала над новым объявлением, – добавила она. – Хочешь взглянуть?
– С превеликим удовольствием, – ответил он.
Она достала листочек, на котором, помимо текста, были отпечатаны рамка, обозначающая поля, и веселенькая виньетка – гордый плод усилий персонального компьютера.
Старый? Усталый? Всеми забытый?
Грустно на пенсии? Хочешь поквитаться с детьми? А также со всеми этими мерзкими кредитными компаниями? Тогда спеши записаться в школу банкротства Бабули Мейбл! Ты тоже можешь жить как миллионер! Запомни: лучшая месть – умереть банкротом!
– Это объявление, оно какое-то не такое… – сказал он, возвращая листок.
– Тебе не понравилось?
– Я что-то не уловил юмора. Оно…
– Говори, я не рассыплюсь.
– Ну, не знаю. Какое-то оно уж слишком…
– А шутки они все «слишком». – Но она уже приняла решение: это объявление придется пока отложить. – Ну что ж, с гонораром пролечу, но мне теперь по страховке положено на двести долларов в месяц больше, так что как-нибудь сведу концы с концами.
– Раз так, отправь объявление, – предложил Валентайн.
– Ладно, а ты чем после обеда занимался?
– Поверишь ли, все пересматривал ту пленку.
– Что, никак не разберешься?
Чайник засвистел. Валентайн налил соседке чаю, положил в чашку пол чайной ложки меда.
– На данный момент у меня две теории, – ответил он, снова усаживаясь за стол. – Согласно первой, этот парень способен читать язык тела дилера и потому угадывает значение ее второй, невскрытой карты. В таких случаях у игрока действительно бывает высокий процент выигрышей.
– На самом деле? – удивилась Мейбл и отхлебнула чаю. – А как она это делает – высовывает язык, что ли, каждый раз, когда у нее назревает блэкджек?
– Нет, все гораздо тоньше.
– То есть?
– Видишь ли, дилеры делятся на два типа: те, которые подсознательно желают клиенту выигрыша, и те, кто желает, чтобы он проиграл. Если игрок способен определить, к какому типу принадлежит данный дилер, он получает преимущество.
– Что-то я не понимаю. Почему одни дилеры хотят, чтобы клиент выиграл, а другие – нет? И вообще, какое дилеру до этого дело?
– Дело в чаевых, – пояснил он. – Те, кто подсознательно желает клиенту выиграть, надеются на хорошие чаевые. Те же, кто подсознательно хочет, чтобы клиент проиграл, – либо достаточно обеспеченные особы, либо попросту стервы. Им нравится, когда люди проигрывают.
– И этим самым языком тела дилер выдает, что у него на уме?
Валентайн отпил кофе и кивнул:
– Вот именно. Умение читать такие непроизвольные сигналы свойственно хорошим игрокам в покер. У тех, кто предпочитает блэкджек, я таких способностей не встречал, но все в этой жизни бывает.
– Значит, он просто хороший игрок?
– Чертовски хороший.
– А что за вторая теория?
– Девушка подает ему сигналы.
– Каким образом?
– Понятия не имею.
– Так что ж это за теория, если ты не в состоянии понять, как она это делает?
– Потому что это – вполне логичное объяснение. Весь мой опыт велит выбирать самое простое объяснение – как правило, оно и оказывается верным. Может, она подает сигналы глазами, может, губами или тем, как раздувает ноздри. Чтобы убедиться, я должен встретиться с ней лицом к лицу.
– Значит, виновата девушка?
– Очень даже возможно.
Мейбл отставила чашку. Взгляд ее был устремлен на мигающий огонек автоответчика. Валентайн принялся вертеть в руках пустую чашку.
– Это я не к тому, чтобы сменить тему, – сказала Мейбл, – но когда ты в последний раз говорил с Джерри?
– Он звонил в выходные, – пробормотал Валентайн.
– Вы все-таки поговорили, или он вынужден был оставить сообщение на этом чертовом аппарате?
Если у его дорогой соседки и был какой-то недостаток, так это желание постоянно ворошить то, что он не желал обсуждать ни при каких обстоятельствах. Полгода назад он одолжил своему сыну пятьдесят тысяч долларов на приобретение бара в Бруклине. Джерри постоянно влипал в неприятности, и Валентайн, вопреки своей природной бережливости, постоянно его выручал. Этот бар, божился Джерри, позволит ему начать новую жизнь. Поэтому Валентайн испытал настоящий удар, когда несколько недель назад отправился посмотреть, как идут дела. Он обнаружил, что в комнате за баром его Джерри принимает незаконные ставки в тотализатор. «Ты что-то раненько», – сказал сын, не отнимая телефонной трубки от уха. Валентайн вытащил из штанов ремень и хорошенько огрел великовозрастного оболтуса по заднице. И с тех пор с ним не разговаривал.
– А что такого ужасного в моем автоответчике?
– Тебе надо сменить свое приветствие.
– Мне оно нравится. Соответствует моим взглядам на окружающий мир.
– Так ты намерен отвечать на мой вопрос или нет?
– Вот сейчас ты говоришь ну в точности как моя дорогая покойная жена.
– Извини. Не будешь ли ты так любезен ответить на мой вопрос?
– Когда он звонил, я был на заднем дворе.
– И ты, значит, ему не перезвонил?
– Да что-то настроения не было.
– Тони, мне за тебя стыдно.
– Ну, тогда нас таких уже двое…
– Что ты имеешь в виду?
– Мне тоже стыдно, что я до такой степени не люблю своего сына.
– Тогда почему ты ему не перезваниваешь?
– Потому что он этого не стоит, – отрезал Валентайн.
Валентайн проводил Мейбл до ее припаркованной у переднего входа «Хонды-Аккорд» – хоть и старенькой, но со сделанными на заказ именными номерами. Захлопывая за ней дверцу, он услыхал:
– По крайней мере, хоть прослушай сообщение.
– Ладно, ладно, – торопливо ответил он.
– И перезвони сыну.
– Нет, – заупрямился он, но она уже нажала на газ. Вернувшись в дом, он все-таки нажал на кнопку автоответчика и услышал взволнованный голос:
«Эй, Тони, это Уайли из «Акрополя». У тебя классное приветствие. А у меня проблемы, большие проблемы, нужна твоя помощь, дружище».
Валентайн нахмурился: ему не нравилось, когда совершенно незнакомые люди называли его «дружище». «Приятель» – еще куда ни шло, «эй, друг» – достаточно приемлемо, «привет, шеф» – уже на грани. Но «дружище» – нет, никогда.
«Ты не поверишь, – продолжал питбосс, – но тот парень, ну, с пленки, снова заявился. И снова начал нас обыгрывать, так что мы его вышвырнули. Наш шеф безопасности просмотрел записи и решил, что дилер с ним в сговоре. Сегодня к вечеру мы ее арестовали. Показали записи в Комиссии по игорному бизнесу, но они там четкого ответа дать не смогли. Считают, что мы должны снять обвинения. – Питбосс нервно прокашлялся. – Тут черт знает что творится. Я бы хотел, чтоб ты прилетел и сам на месте разобрался. Я понимаю, что спешка тебе ни к чему, но подо мной уже стул горит».
– Еще бы, – сказал Валентайн автоответчику.
«Деньги не вопрос. Умоляю тебя, Тони. Высылаю курьером авиабилет. Перезвони».
Валентайн стер сообщение. Ехать в Вегас в августе? Этот клоун, он что, шутит? Кроме того, ну что он может сделать? Комиссия по игорному бизнесу – высший авторитет в Лас-Вегасе, только ее властью расследовались и наказывались случаи жульничества среди работников всех лицензированных казино. Это были рыцари на белых скакунах, призванные блюсти законы чести. Без их поддержки Уайли и поссать не сможет.