Мы закончили игру на рассвете. Глаза слезились от сигарного и сигаретного дыма. Ноги затекли от бесконечного сидения на корточках. Но был и отрадный опыт: я ни разу не поднялся, чтобы пописать, а это означало, что полностью владею нервами и ситуацией.
Мы спали до двух часов дня. Когда я встал, Жожо не было. Я надел брюки, но в карманах было пусто! Черт! Жожо, наверное, стянул мою долю. Мы так не договаривались! Я вышел и обнаружил его у Мигеля — он ел макароны с мясом.
— Все о'кей, дружище? — спросил он.
— И да, и нет. Не стоит обчищать чужие карманы.
— Да не мели чепухи, малыш. Я знаю, что нужно делать. Пойми, у нас все должно быть на взаимном доверии. Неужели ты не понимаешь, что во время игры, в азарте ты мог запихнуть алмазы куда угодно, кроме карманов? К тому же ты не знаешь, что выиграл я. Поэтому совсем неважно, опустошаем ли мы свои карманы вместе или порознь. Это вопрос доверия.
Он был прав. Жожо заплатил Мигелю за ром и табак. Я спросил его, не покажется ли парням подозрительным, что он оплачивает их выпивку и курево.
— Я плачу не один! Каждый, кто срывает куш, оставляет кое-что на столе. И все знают это.
Одна ночь сменяла другую, а мы все играли и играли. Прошло две недели. Мы делали все более крупные ставки, однако самой большой из них неизменно оставалась жизнь.
В последнюю ночь на поселок обрушился страшный ливень. Один из игроков поднялся, выиграв кучу денег. Он вышел почти одновременно с рослым малым, который до того сидел некоторое время не играя: кончились деньги. Минут через двадцать этот парень, которому так не повезло вначале, вернулся и начал, как безумный, играть. Я подумал, что выигравший одолжил ему денег, но мне показалось странным, что он дал ему так много.
Наступил рассвет, ливень кончился, и выигравшего нашли меньше чем в пятидесяти метрах от нашей хижины. Его убили ножом. Я рассказал об этом Жожо.
— К нам это не имеет никакого отношения, — заметил он равнодушно. — В следующий раз будет осмотрительнее.
— У тебя не все дома. Следующего раза у него не будет!
— Верно подмечено, но что мы можем поделать?
Я неукоснительно выполнял советы Хосе — каждый день продавал иностранные банкноты, алмазы и золото ливанцу, владельцу ювелирного магазина в Сьюдад-Боливаре. По верху его лачуги тянулось объявление: «Здесь покупают золото и алмазы: цены самые высокие». И чуть ниже — «Честность — мое самое большое богатство».
Я осторожно запечатывал все чеки, подлежащие оплате, по предъявлении мною и только мною, в конверт. Их нельзя было перевести на чье-то имя или выдать по ним наличные кому-то, кроме меня. Каждая собака в этом районе знала, чем я занимаюсь, самым опасным для меня было время игры и особенно момент ее окончания. Иногда славный Мигель приходил и кормил меня, когда мы прерывались ночью.
В последние пару дней у меня начало складываться ощущение, что атмосфера сгущается, растут недоверие и подозрительность. Мне было знакомо это ощущение по жизни на островах: когда в бараке на островах что-то назревало, все ощущали это, хотя никто не мог сказать, почему. Может быть, будучи настороже, мы улавливаем невидимые волны, исходящие от тех, кто способен на грубую выходку? Я никогда в таких случаях не ошибался.
Например, вчера четыре бразильца провели целую ночь, подпирая стены комнаты в темноте. Время от времени один т них выступал из мрака на яркий свет, падавший на одеяло, и делал до смешного маленькую ставку. Они никогда не брали кости, не просили их. И никто из них не носил на виду оружия. Ни мачете, ни ножа, ни пистолета. Все это никак не вязалось с их физиономиями потенциальных убийц. Без сомнения, они делали это намеренно, чтобы усыпить нашу бдительность.
В этот вечер они вернулись. На них были рубашки навыпуск, что означало наличие оружия за поясом. Они устроились в тени, но я видел, как глаза, не отрываясь, следили за движениями игроков. Хладнокровие Жожо иногда казалось мне фантастическим. Его совершенно ничего не трогало. Хотя время от времени он ставил наудачу на других игроков. Я знал, что такого рода игра возбуждает его, он дважды или трижды выигрывал те же самые деньги. Неприятная ситуация создавалась в тех случаях, когда игра достигала кульминации и он начинал переправлять мне огромные суммы — слишком быстро…
Несколько раз я намекал Жожо, что он заставляет меня выигрывать чересчур часто. Он смотрел так, будто не понимал, о чем речь. Трюком с туалетом я воспользовался накануне, так что не было никакого резона использовать его сегодня. Если бы эти типы решили действовать, то не стали бы ждать моего возвращения, а перехватили бы меня где-то между лачугой и сортиром.
Я чувствовал, как росло напряжение. Четверо по углам были нетерпеливее, чем обычно. Особенно один, куривший сигарету за сигаретой. Поэтому я начал банковать направо и налево, несмотря на дикие взгляды Жожо. В довершение ко всем несчастьям, я выиграл вместо того, чтобы проиграть, и, вместо того, чтобы уменьшиться, кучка денег передо мной росла. Они лежали тут же, в основном пятисотенными бумажками. Я был настолько взвинчен, что, взяв кости, положил сигарету прямо на деньги и прожег две дырочки в сложенной банкноте. Я проиграл ее вместе с тремя остальными. Выигравший встал, попрощался и вышел.
В пылу игры я не заметил, как пролетело время, и вдруг, к своему изумлению, снова увидел ту же бумажку на одеяле. Я прекрасно помнил, кто ее выиграл — очень худой белокожий человек лет около сорока с пятнышком на мочке левого уха. Но его здесь уже не было. Через пару секунд я восстановил картину полностью: он ушел один, я в этом был уверен. Никто из четырех типов даже не шелохнулся. А это означало, что у них был один или несколько сообщников снаружи, которые информировали, что выходит человек с алмазами или деньгами.
Вокруг стояло полно играющих, и я не мог бы точно сказать, кто здесь появился после того, как парень вышел. Сидевшие часами не менялись, а место этого худого парня с прожженной банкнотой было занято тут же, стоило ему лишь уйти.
Но кто же поставил эту банкноту на кон сейчас? Мне так хотелось взять ее и спросить об этом. Но ото было чересчур рискованно.
Мне угрожала опасность, и никаких сомнений на этот счет у меня не осталось. Я чувствовал некоторое напряжение, но держал себя в руках. Следовало соображать побыстрее. Было четыре часа утра. До начала седьмого не рассветет: в тропиках солнце встает сразу после шести. Поэтому, если что и произойдет, то между четырьмя и пятью. На улице стояла кромешная темень. Сказав, что мне надо выйти подышать свежим воздухом, я оставил весь свой выигрыш аккуратно сложенным там, где сидел. На улице ничего необычного я не заметил.
Потом я вернулся и сидел спокойно, но все мои чувства были обострены. Спиной я почувствовал, как две пары глаз впились мне в позвоночник.
Жожо бросил кости, а я дал игрокам сделать ставки. Теперь перед ним выросла целая кипа банкнот, выигранных по правилам, что он просто ненавидел.
Ситуация становилась все круче, я был в этом абсолютно уверен и сказал с совершенно естественной интонацией, будто и не предостерегал Жожо, по-французски:
— Я на сто процентов уверен, что случится несчастье, чую это. Давай вместе защитим нашу долю оружием.
Жожо улыбнулся, словно я говорил что-то приятное: он беспокоился обо мне не более, чем о ком-нибудь еще.
— Друг мой, какой смысл в таком идиотском поведении? И кого из нас конкретно надо прикрывать?
Действительно. Кого прикрывать? Какой смысл защищать его? Он не остановится, это уже точно. У парня с вечно зажженной сигаретой было два полных стаканчика рома, и он выпил их одним махом, один за другим.
Неразумно было выходить в одиночку в непроглядную темень, даже с оружием. Ребята на улице видели меня, а я не мог их увидеть. Выйти в соседнюю комнату? Еще хуже. Там уж точно был их человек: он легко мог проникнуть снаружи, приподняв в стене доску.
Оставалось только одно — на глазах у всех сложить весь выигрыш в холщовый мешочек, оставить его там, где я сидел, и пойти пописать. Они не станут предупреждать свое наружное наблюдение, потому как денег со мной нет. Я выиграл больше пяти тысяч болос. Однако лучше расстаться с ними, чем потерять жизнь. Как бы там ни было, существовал только один выход из этой ловушки, которая могла захлопнуться в любой момент.