— Сойдет, — сказал я небрежно. — Конечно, не кавалерийские кони, но и простые крестьянские лошадки на безрыбье ещё те раки!
Он хмыкнул, закрепил позади своего седла мешок с утварью и запасной одежкой, достаточно легко поднялся в седло, сказывается опыт, повернул коня в сторону ворот.
Пелагея Осиповна вышла на веранду, провожая нас, Иван уже в седле низко поклонился ей.
— Спасибо за всё! — сказал он громко и закашлялся. — Пусть Господь следит за вами с Василием Игнатьевичем, а за… баронетом я послежу изо всех сил!
Я тоже помахал рукой, вслед за Иваном пустил лошадку рысью, он явно спешит поскорее скрыться с глаз, а то престарелая барыня простудится там на ветру.
Как только мы скрылись за первым же поворотом леса, он перевел лошадь на шаг, та с облегчением вздохнула, я заподозрил, что она по лошачьему веку тоже близится к возрасту Пелагеи Осиповны.
Я посмотрел, как он держится в седле, чувствуется не просто умение обращаться с лошадью, но и в посадке что-то кавалергардское.
— Как думаешь, — спросил я, — зачем отправили тебя со мной?
Он ответил, не задумываясь:
— После того, как барон умрет, баронесса не проживёт и дня. Ну, может, на сутки больше. Не хотят, чтобы я видел их кончину и горевал… Да и потом? Что бы я делал? А так, пока я при вас, успею хоть чем-то помочь вам, такому неопытному…
Я смерил его придирчивым взглядом.
— Тебе ещё жить и жить.
Он сказал оскорбленно:
— Ваша милость, мне уже пятьдесят!..
— Мальчишка, — отмахнулся я. — В других местах в таком возрасте только жить начинают!
— Это где же такие места?
— Знать надо, — ответил я. — А эти барин и барыня… очень хорошие люди. Редкость в такое жестокое время.
— Хорошие, — согласился он со вздохом, посмотрел на меня искоса. — А вы в самом деле их пропавший сынок?.. С виду да, но вы ж раньше только выпить да подраться, а ещё девок портили…
— Я изменился, — признался я и опустил голову, — получил просветление. Бросил непутевых товарищей, покаялся перед Господом и пообещал отныне вести жизнь праведную. Главное, родители приняли и простили.
— Ну-ну, — проворчал он, но я видел, что в мое исправление не очень-то верит. — Сперва да, встретили, как чужого. Но простили?
— Если бы оборудование, — сказал я. — Ну, струменты, в смысле… можно бы вообще их вылечить. Хотя, всё может быть…
Он посмотрел с недоверием.
— Их? Барыня тоже больна?
— Маман тоже, — подтвердил я. — Но у неё не так запущено.
Он умолк, что-то обдумывая, я тоже молчу, у меня свои мысли и думы. Кем я был до момента, когда меня с участком леса переместило на пару сот лет назад? Существом, что живет на соцпакете, ничего из себя не значит, лежит на диване с бутылкой пива в руке, а пробежку делает только потому, что иначе фитнес-трекер на запястье доложит куда надо, и мне урежут БОД.
А сейчас я действительно живу, меня окружают опасности и приключения, я могу определить, стою чего-то или простое говно на палочке? А мир первобытен и очень жесток, я просто обязан что-то в нём делать и даже менять!
Впереди на дорогу с ленивой неспешностью вышли двое крепких мужиков, у обоих на плечах утыканные гвоздями дубины, а у одного за кушаком ещё и нож с костяной ручкой.
Я торопливо оглянулся, там дорогу перегородили трое, чуть похлипше, но тоже с дубинами, подпоясаны кушаками, мир всё ещё не знает ни пуговиц, ни крючков, а да и поясов почти не знает…
Справа и слева от дороги сплошная стена деревьев, вздыбленные корни, низкие толстые ветви, конь там не пройдет, мы в ловушке.
Иван проворчал горько:
— Ну вот… А только отъехали от поместья!
Я заговорил как бы дрожащим голосом:
— Вы недобрые люди, да? Вы хотите нас обидеть?
Вожак расхохотался, широко разевая красногубый щербатый рот с жёлтыми кривыми зубами.
— Мы собирались навестить барина в имении, но раз уж ты попался первым… первым и порадуешь нас.
Иван засопел, нащупал рукоять сабли в ножнах. Я жестом велел ему не двигаться, спросил тем же потерянным голосом:
— А барина за что?
Он гулко хохотнул.
— За то, что живет в имении! Отнять и поделить на ватагу!
— Ой, — удивился я, — и не совестно жить грабежом? Господь не велит…
Он расхохотался.
— Господь всех любит!.. А ты, жирный птенчик слезай, вынимай кошель… Одежду и обувку тоже сними, хоть она и чудная.
Я медленно слез с седла, забросил повод на седло и так же медленно пошел к ним, поднимая руки с растопыренными пальцами.