Когда он на минутку умолк, за него закончил Эдгар:
— С тех пор в эти пятна, стали ходить только самые отчаянные, кому жизнь не дорога. Там всё опасно: звери, птицы, насекомые, даже трава может так ужалить, не успеешь доползти до выхода.
— Пятна, — повторил я, — а почему зовут Щелями?
Эдгар вскинул бровь, а Толбухин гадко ухмыльнулся и пояснил:
— Церковь именует Вратами Ада и запрещает туда соваться, но Академия Наук назвала щелями в нечто иное. Так, дескать, точнее, хотя с церковью пришлось пободаться, пришлось…
— Если называть не Вратами Ада, а Щелями, не сочтут за безбожника?
Толбухин так широко заулыбался, что рот растянулся, как у резиновой лягушки.
— Могут. Но в России церковь не так сильна, как в Европе. У нас тут священников зовут попами, ха-ха!
— Тогда пусть лучше Щель, — сказал я. — Щель в другой мир! Звучит? Хотя, конечно, для дворянина обидно куда-то в щель, а не через широко распахнутые врата да чтоб ещё по красной дорожке из бархата…
Он отмахнулся с полным пренебрежением сильно и уверенного в своих силах удалого бойца.
— Да по-всякому зовут. Мне вот больше нравится «Разломы» или «Пробои», это как дыры в ад!
Утром по коридору кто-то пронесся, как кавалерийский конь, стуча не просто копытами, а подковами, звонко и неожиданно прозвучал чистой медью колокольчик.
Равенсвуд, как и не спал, сказал нейтрально:
— Звонок на занятия. Опаздывать чревато.
Толбухин подхватился с кровати.
— Поторопимся!
Мы быстрым шагом вышли, Равенсвуд педантично запер дверь на ключ.
Мы пересекли площадь, вошли в учебный корпус, и поднялись по широкой лестнице.
Переступая порог распахнутых дверей аудитории, ожидал увидеть нечто вроде класса, но попал чуть ли не в церковный храм Ватиканского собора, настолько вознесены ввысь витражные окна, вместо потолка стены сходятся в одну точку, но, счастью, там нет картин толстых мадонн с летающими вокруг них раскормленными младенцами с явными признаками диатеза.
Сама аудитория круче, чем в Большом театре, сиденья так же рядами поднимаются ряд за рядом выше и выше, кафедра в самом низу, зато оттуда видно как облупленного каждого курсанта.
Молодые парни, хмуро бросая взгляды по сторонам, торопливо занимают места. Садятся уже группками, когда только и успели скучковаться, но мир таков, в стаи нужно сбиваться побыстрее, одиночек сожрут.
Я быстренько оглядел аудиторию, а там все повернули головы и уставились на меня. Я запоздало понял, что первый раунд, когда все составляют первое впечатление друг о друге, кстати, самое устойчивое, я позорно проиграл.
Все одеты чинно и благородно, то есть, одинаковые, как овцы в стаде, а я не позаботился насчёт одежды, не послал в гостиницу за формой курсанта, счел, что и этот костюм из магазина готового платья вполне, главное же человек?.. Ни хрена, встречают по одежке, и сейчас вот первая встреча и первый смотр.
И за мной надолго, если не навсегда, закрепится кличка… какая? Скоро узнаем. Ведь в этом костюме мне предстоит посещать занятия до конца недели…
Часть вторая
Глава 3
Я привычно потащился в задние ряды. Для фрондеров, в рядах которых я с детского сада, там самые престижные места. Со мной ещё двое таких же обшарпанных и резко выбивающихся из общего стада, а остальные явно стремятся занять места поближе к кафедре.
Толбухин и Равенсвуд потерялись в толчее, так что в задний ряд я пробрался один. Лучшие места, по мнению большинства, захватила группка парней, где выделяется рослый и крепкого сложения курсант с грубыми чертами лица, тяжелой нижней челюстью и вообще угрюмым обликом. Справа и слева ребята более хлипкие, и, самое противное, издали заметна в их лицах и позах некая угодливость к их вожаку.
В числе последних в аудиторию зашел вальяжно и как бы по-хозяйски, кто бы подумал, княжич Демидов. Сердце мое дрогнуло и опустилось, только этого мне и недоставало до полного и безмятежного счастья…
Он мазнул взглядом по аудитории, я видел как выхватил взглядом меня, на лице сразу проступила некая кровожадность, но манеры есть манеры, дружелюбно улыбнулся всем, сказал приятным во всех отношениях голосом:
— Приветствую!
И вскинул кулак в дружеском жесте. Несколько человек откликнулись, он сел во втором ряду, разок оглянулся, я видел на его лице неудовольствие, место у него престижнее, но я вижу его, а он меня нет, а для наших отношений это с его стороны упущение.
Аудитория постепенно заполнялась, я уж было подумал насчёт опоздавших, им придется стоять под стенами, но наконец появился препод, хотя нет, это сам директор Зильбергауз.