Время как будто замедлилось ещё больше. Чуть не разрывая связки, я крутнулся, выходя из точки приземления, почти наугад махнул мечом по горизонтали.
Намеревался ударить по икрам, но Глебов опускался медленно, как на парашюте, и лезвие с силой ударило чуть выше туфлей по обеим ногам.
Он заорал диким верещащим голосом и, не удержавшись, рухнул лицом вниз.
Я подхватился, двое лежат и стонут, один пытается ползти, ещё один сидит у стены дома, обеими руками зажимая живот.
Я пинком перевернул Глебова лицом вверх, он кривится так мучительно, словно это его Пётр Первый сажает на кол за связь с его брошенной царственной женой.
Красивое высокомерное лицо, теперь покрытое потом и смертельной бледностью, перекосилось и застыло в гримасе страха, когда я приставил кончик меча к его горлу, задев остриём подбородок.
— Что скажешь?
Он прошептал с трудом:
— Мерси…
— А по-русски стыдно пощады просить? Ну тогда умри!
Убивать не собирался, пока ещё не могу так поступать даже с бандитами, хотя они убили бы без всяких колебаний, вижу по рожам, всё ещё надеются, что повернусь спиной или ещё как-то подставлюсь, тут-то изрежут на куски.
Глебов раскрывал и закрывал рот, наконец выдавил:
— Пощади…
— А как же честь? — спросил я. — Достоинство?.. Ах ты мразь… Но ладно, пока живи. Ещё раз попадешься, пеняй на себя.
Он молчал, только зубы стиснул, то ли от боли в щиколотках, то ли от стыда.
Я вытер меч о его одежду, убрал в ножны.
— Ты не сам пришел, — сказал я тяжелым голосом, — я тебе никто, так что деньги на лечение проси у нанимателя. А я до него ещё доберусь!
Отступил тихонько в темноту и пошел, кое-где переходя на бег, пока не выбрался к стене, окружающей Академию.
Часть вторая
Глава 10
Солнце уже озарило облака, когда я, набросив на себя стелс-фактор, с разгона прыгнул на стену, окружающую Академию, и побежал по ней наверх. Паркуром никогда не занимался, хотя в детстве застал, но не мое, ботаник я, ботаник, а вот аугментация своё дело знает, к тому же с обеих сторон стены я натыкал между глыбами крохотные колышки, больше нет надобности всякий раз отмечаться на проходной.
Стелс-оболочку сбросил лишь в тот момент, когда открывал дверь нашей комнаты. Толбухин и Равенсвуд уже поднялись и застилают постели, меня встретили завистливыми возгласами.
Я тут же прижал палец к губам.
— Тихо-тихо!.. Чего расшумелись? Я всю ночь спал тут на своей постели, разве забыли?
Глаза Толбухина загорелись.
— Что-то натворил?
— Надо же поддержать честь Академии, — ответил я, — а как её лучше поддержать, как не в удалой драке? Побежали завтракать, день обещает быть интересным.
Позавтракали, отсидели до большой перемены, я уже начал надеяться, что всё пройдет гладко, но примчался Каталабют, злорадно велел мне вернуться в комнату, у кого-то появились ко мне вопросы.
Равенсвуд сухо обронил, что ему нужно взять кое-какие книги, а Толбухин вспомнил, что забыл поправить одеяло на кровати, так что я вернулся в компании друзей.
Минут через пять к нам в комнату вошёл грозный Зильбергауз, с ним невысокий сухого сложения мужчина в длинном плаще, а за их спинами маячила радостная физиономия Каталабюта.
Мужчина в плаще среднего роста, с невыразительным лицом, весь серый и блеклый, только взгляд проницательный и цепкий. Люди такого типа либо всю жизнь остаются в тени и на третьестепенных ролях, либо вынужденно развивают то, в чём не уступают рослым и широкоплечим здоровякам, и потом оттесняют уже их на задний двор.
— Антонин Дворжак, — представился он равнодушным голосом, — младший следователь Северо-Западного округа. К нам поступила жалоба на необоснованное нападение курсанта Вадбольского на курсанта Глебова, его жестокое избиение и тяжелое ранение в прошедшую ночь…
По лицу следователя было видно, что ему крайне неприятно разбираться, что там двое благородных не поделили в ночном переулке, куда проще заниматься с простолюдинами, а здесь куда не плюнь, попадешь если не в барона, то вовсе в графа.
Я сделал удивленное лицо.
— Чаво? Да я его уже три дня не видел!
— Где вы были в прошлую ночь? — спросил он сухо и достал из кармана широких штанин большой блокнот.
Я указал пальцем на свою кровать.
— Спал лицом к стене. И с руками поверх одеяла!
Он дернул щекой, были мои руки под одеялом или поверх, это дело наших воспитателей, уточнил: