Из этих строк можно понять, что Вадим Негатуров не сдавался, не пытался подстраиваться под реалии новой жизни. К тому же, что бывает совсем не так уж часто, он не старался перекладывать свои проблемы на плечи других, облегчать свою душу не то чтобы жалобой — а просто возможностью выговориться.
— Когда мы общались, — вспоминает Светлана, — то чаще всего не какие-то свои сложности обсуждали — знаете, они есть у каждого, по формуле «а кому сейчас легко?». Мы больше говорили о чем-то хорошем. Как я старалась не нагружать его своим присутствием, так и он меня — какими-то ненужными проблемами. Да, были у нас у обоих какие-то пиковые моменты работы, но мы их практически не обсуждали… Мне всегда импонировало его умение при любом раскладе души, при любом своем состоянии пошутить, просто рассказать хороший анекдот. Но если анекдот, то обязательно яркий, емкий, жесткий, и при этом — всегда по теме, а не просто случайно пришедший на ум. Причем нужный к случаю анекдот он находил почти мгновенно. Я всегда восхищалась: как же ты быстро соображаешь!
Жизнь между тем стремительно изменялась по всем направлениям. Вскоре после развала СССР автор этой книги проездом оказался в Одессе и, имея свободный вечер, не мог не воспользоваться счастливой возможностью побывать в тамошнем Оперном театре, который ныне именуется «Одесский национальный академический театр оперы и балета» (интересно, какая же в Одессе национальность-то официальная?! Кажется, на легендарной Дерибасовской как-то удалось услышать: «Ни один коренной одессит украинцем себя не назовет»). Так вот, в тот день на сцене прекрасного театра шла малоизвестная — да и не слишком, как оказалось, удачная — опера «Катерина», поставленная по мотивам песни (!) на слова Тараса Шевченко. Либретто оперы, прочитанное по программке, было предельно просто: юнкер русской армии — разумеется, не малоросс, как в те времена именовались украинцы, а «москаль» — соблазнил чистую и невинную украинскую девушку. Чем там оно кончилось, я даже и не помню…
Сначала на сцене были простые русские солдаты, одетые в достаточно точно воспроизведенную с исторической точки зрения униформу: зеленые мундиры с красными воротниками и погонами, перекрещенные белыми ремнями, фуражки-бескозырки с красным околышем. Настроившись должным образом, я стал ждать, высматривая, когда же появится заявленный юнкер-злодей — в таком же, как и у всех, мундире, только с унтер-офицерским галуном по воротнику, и чем же он сможет смутить невинное девичье сердечко? И тут вдруг на сцену, в качестве того самого юнкера, вышел артист в форме полковника лейб-гвардии Уланского полка — во всем блеске синего, с алыми лацканами, гвардейского колета! Можно было не сомневаться, что такой красавец без лишних слов сумеет сбить с истинного пути не одну только несчастную Катерину, но и всю добропорядочную украинскую деревню — а то и целый населенный пункт размером поболее! Вот они какие, коварные «москали»! Стало ясно — по выбору пьесы, по образу отрицательного ее героя, — что местному населению начинают вдалбливать в голову, что русские люди, «клятые москали», и есть истинные, исконные враги Украины, в какие бы одежды они ни рядились, как бы прекрасно ни выглядели…