— Может, лучше в следующий раз? — с преувеличенным смирением проканючил Вадим. Надо было слушать: брак сыт не хлебом единым.
— Давай, — поторопил Дима. — Предисловие такое учинила, что теперь невтерпеж… ожидание пытки хуже самой пытки…
На Маше была блузка в китайском стиле, которая ей очень шла. Глаза ее казались зелеными, и смотреть было одно удовольствие. Вадим, однако, для большего удовольствия представил ее рот заклеенным пластырем. Тут же постарался об этом забыть.
— Ладно, рассказываю, — сосредоточилась Маша. — Просто, когда я рассказываю, я лучше осмысливаю. И себя лучше понимать начинаю. Так что со стороны рассказ вполне может быть не интересен…
— Ну не тяни, — взмолился Дима.
— Ладно, ладно… Точно, после таких предисловий уже и предмет кажется мельче…
Вадим переглянулся с другом жены.
— Ну все, все, — уверила Маша. — Постараюсь не занудствовать. Ну и вот.
— Короче, заезжаю я сегодня на рынок. Захотелось чего-нибудь нашего, деревенского. И напоследок мне там в одном месте замороженная баранья нога возьми да и приглянись. В общем, я ее покупаю. Тетенька кладет ее на весы, а я смотрю — сбоку какой-то кусок мяса прилип. Коричневый. Страшнючий. Я, такая, говорю. Вежливо. Там, говорю, кусок прилип. Она: я знаю. И продолжает дальше, невозмутимо так, завешивать. До меня только через пару минут дошло, что это она специально — довесок сделала. Представляете? А она так спокойно объясняет: вот у меня кусок мяса разморозился, а мне же надо его продать… Не то хозяин мне из моих денег вычтет. А не хотите с довеском покупать — вообще не покупайте. Нет, ну вы прикидываете?
Маша снова испытывала возмущение, уже, наверное, по которому кругу.
— В общем, дорогие, у меня волосы шевелились, когда я от этого ларька уходила. Сразу вспомнила свое советское детство. В котором люди, в том числе моя мама, были постоянно унижаемы продавцами. Естественно, хамить я не стала — это было бы не продуктивно. А направилась я к директору рынка…
Маша глотнула воды; Дима потер руки — видимо, в предвкушении чего-нибудь интересненького.
— А, надо вам заметить, одета я была в джинсы и свитер. Ненакрашенная такая, без ювелирных изделий. С обыкновенным истпаковским рюкзаком — совсем обыкновенная девушка… Прихожу к директору. Директор — такой аккуратный, сухой старичок, в безликой одежде. По виду простой пенсионер, только не пьяница. Выслушал, позвонил: сейчас, говорит, главный инженер придет и все уладит. Зачем рынку инженер, я не уточняла — а теперь любопытно. Ну да ладно. Приходит инженер, лет тридцати, пузатый, усатый. В турецкой куртке и ондатровой шапке — это в такую погоду-то. А мы с директором тем временем разговор ведем. Он меня спрашивает, за кого буду голосовать. Мол, интересно, какие сейчас взгляды у молодежи. Ну и вот.
Здесь Маша остановилась в некотором недоумении — видимо, не справляясь с объемом информации, нуждающейся в связной передаче. Затем выпалила:
— Короче, в следующие полтора часа между нами происходил спор. Дошедший даже до оскорблений между мной и этим молодым, ондатровым. Я вам весь разговор передать не смогу. Тем более у меня еще все эмоции живы… Но перескажу вразброс, опорные пункты. Оба оказались коммунистами. И напоминаю: один — совсем молодой! Они… — Маша опять затруднилась, — они приняли ту, прошлую, реальность и старательно обустроили ее аргументами. Почему демократия — это плохо («народ гибнет»), а коммунизм — это хорошо («во имя народа»). Они меня агитировали, а я просто ушам не верила. Это в наше время! Они доказывают, что Сталин никого не убивал. А если пару сотен человек и сослал в лагеря, то так и надо было — во имя большинства… И вы знаете, оказывается, программу Ельцину писало ЦРУ, и ЦРУ же развращает нашу молодежь… Они цитировали мне «статистику» из романа Пикуля, взятого тут же, в кабинете, с полки. И еще из общей тетради с вырезками из советских газет Бог знает какого года… Когда я спросила, как они могут верить советским газетам, они удивились: «А чему же верить? Не теперешним же газетам?!»
Маша перевела дыхание.
— Причем самое интересное, они так убежденно говорили… и даже убедительно… что я диву давалась. Я и спорить особо не пыталась — бесполезно. И директор, этот старичок, так связно, умно говорил (хотя и полную ахинею). И вежливо так, и терпимо… По повадкам я бы приняла его за какого-нибудь правозащитника, академика Сахарова… И вот говорит он: весь мир неизбежно придет к коммунизму… Ну что тут скажешь.
Дима захихикал: настолько ошарашенное выражение лица было у Маши. Она вскинула глаза: