— День, полтора, два, смотря какой транспорт. На своих двоих — одна статья, на лошадях — другая, на оленях — третья.
— Есть стоянки на нашем пути?
— Как раз мимо одной поедете. Дорога туда, честно скажу, неважнецкая. Собственно, никакой дороги нет — оленья тропка. По люди ездят, значит, и вы проскочите.
Нам ещё лошади нужны. Кое-что мы отправим самолётом, резиновую лодку например. И всё-таки груз наш увесист.
— Двух лошадей дадим, — обещает Анна Петровна. — Вадимка с Гурьянычем верхом — самый молодой и самый старший. А вы за ними, в пешем строю. За лошадей придётся платить — хозрасчёт, сами понимаете; продукты отсюда возьмёте. Да, с проводником как?
— У нас Гурьяныч, — отвечаем. — Мы за ним, как за каменной стеной. Родился здесь, полжизни прожил. Ну, случилась осечка — село не узнал. Понятное дело: вон как оно за двадцать лет вымахало! А тайга, что ж, какой была, такой осталась.
— Тайга тоже росла, Фёдор Петрович, — предупреждает Анна. — Словом, делайте как лучше. Не маленькие, учить нечего.
Чувствуем, не доверяет она Ивану Гурьянычу.
— Как ты, Гурьяныч? — спрашиваем.
— Стал быть, могу, ничего особенного. Дорожка знакомая, ребятёнком по ней бегал, когда в районной школе учился. Сто пятьдесят километров за четыре дня форсировал. И всё пехтурой.
Решаем второго проводника не брать.
Я и Степан Степаныч провожаем Анну до дома. Уж поздно. Свежей прохладой веет с дымчатых гор, высокая луна серебрит перекаты на Тымбе, обливает светом перелески и долинки. Густой черёмушный запах летает над селом.
Анна рассказывает нам о Валентине Ивановиче. С первых дней молодой председатель рьяно взялся за работу, никому покоя не давал. Сначала сердились на него, кой-кто поговаривал: «Ну, какой он председатель? Менять надо». А Валентин Иванович посмеивается, своё гнёт. Сенокос ли идёт, на охоту ли собираются — он обо всём позаботится: чтоб ружья были, дробь, порох, питание, да ещё с запасом. В район чаще других ездит, кого надо теребит. Одним словом, кипит на работе.
Анна Петровна и говорит и о нас думает.
— Надо бы вам взять проводника, Федя. Места здесь дикие, топкие. Эвенки и те иногда блуждают. Не поймите худо: ничего я против Гурьяныча не имею, но смотрите, не пожалеть бы потом.
— Мы подумаем, Анюта.
— И вот ещё что: дам я вашей артели ведра два картошки. Нет-нет, тут уж моё слово твёрдое. Иногда картошка в тайге лучше мяса бывает.
Хорошо, возьмём картошку — запас никогда не лишний.
Мы благодарим Анну Петровну и возвращаемся к товарищам.
Глава четвёртая
ОЛЕНИ И ВОЛКИ
Утром мы вьючим лошадей.
Непростое дело вьюк. Надо так уравнять груз, чтобы одна сторона не перевешивала другую. И чтоб вьюк не топырился, иначе будет задевать за кусты и деревья. И самое главное — не перегружать лошадей.
Этому делу мы в походе научились.
Лошади у нас сильные. Грозный — конь гвардейского роста, рыжий, с пышной гривой и длинным хвостом, грудастый, тихонравный. Настоящий, как говорится, работяга.
Вторая лошадь, Милка, — кобыла с моровом: нервная, хитрая, коварная. Мы в первый же день её невзлюбили.
Сумел нам дали эвенкийские, из оленьей кожи. Что хочешь туда клади, никогда не промокнут. Что взять надо — быстро откроешь, быстро возьмёшь.
Эвенки и грудных детей перевозят на оленях, в берестяных люльках вроде нашего корыта. И охотятся с детьми. Мать по лесу идёт, белку стреляет, а ребёнок в люльке висит, в меха закутан.
С утра дождик моросит, нудный, бисерный, небо серое-серое, с редкими просветами. Лес, горы — всё задёрнуто суконным одеялом.
Знающие люди не советуют ехать: «Не на пожар, подождать можно». А нам не терпится. Не терпится нам, городским жителям, столько дней мечтавшим о путешествии, с трудом долетевшим до тайги. Вот она, рядом: руку протяни — достанешь. И вдруг нельзя — дождь. Не вечно ж он будет идти!
Так рассуждают Вадим с Гурьянычем, у них по таёжным делам полное согласие.
Степан Степаныч тоже рвётся, но просит подождать часок-другой. Нужно ему кое с кем поговорить. «Интересный народ в Тымбе, редко такой встретишь».
Мне, собственно, всё равно: можно ехать, можно подождать. Но Вадимка наседает, и я сдаюсь:
— Едем!
Вадимка одет в штормовку, в брезентовые штаны, на ногах крепкие лыжные ботинки. Капюшон надвинут на лоб, потому что кепки нет — оставил дома. В руках у сына болтается длинная цепочка от часов-ходиков, пристроенная к самодельному ошейнику с медными бляшками.