Он смолкает, перебирая медную цепочку — всё, что осталось от Тымбы.
— А куда делось?
— Не знаю.
— Ты не нашёл, потому что темно было.
— Я очень хорошо искал, можешь поверить.
Он снова молчит. И моргает часто, часто.
— Батя, а почему бабушка щенка выгнала?
Я знал, что рано или поздно Вадимка спросит меня об этом. И давно уже приготовился рассказать ему о том, как тяжело сложилась у бабушки жизнь, как много пришлось перенести ей в молодости.
Вадимке это кажется неправдоподобным. Почему барыня издевалась над бабушкой? Зачем барыне столько собак? Надо было судить её, посадить в тюрьму.
Нелегко ответить на такие вопросы. Вернее, ответить не так уж сложно, а вот понять таким, как Вадимка, трудно.
Сын долго переваривает наш разговор.
— Я бы убил барыню, — говорит он после длительного размышления. — А бабушку отправил на курорт или в дом отдыха.
Я останавливаюсь, чтобы подождать Степана Степаныча. Первые капли дождя шумно ударяются о брезентовую штормовку. Огромная лохматая туча упорно гонится за нами.
Начинается!
— Знаешь, Федя, — говорит Степан Степаныч, — меня, как и Вадимку, мучают разные вопросы: например, куда всё-таки девалась Тымба?
— Я думаю, эвенки подобрали.
— Возможно. И ещё: правильно ли мы идём?
— Этого ещё не хватало!
— Ты послушай, Федя. По карте тропа всё время на восток бежит. Первый день и мы так шли. А сейчас повернули резко на запад.
— Надо Гурьяныча спросить.
Я обгоняю Вадимкину Милку. Она идёт неторопко, поглядывая по сторонам, пощипывая травку. Слишком длинный повод у неё.
— Повод возьми короче, Вадим!
Темник восседает на Грозном, как погонщик на слоне. На седле, на вьюках лежит всякая всячина, чтоб помягче было.
— Правильно мы идём, Гурьяныч?
— Знамо, правильно. Во-он за той еланью оленья стоянка должна быть. Дневку там устроим, чиниться-лататься будем, мяса поедим. Соскучился, стал быть, по мясу.
Узкие глаза его загораются голодным блеском.
— Надо бы мяса, — соглашаюсь я. — Только где оно? Зверя теперь бить нельзя.
— В тайге льзя-нельзя — дело десятое, — подмигивает Темник. — Как прижмёт — спрашивать не будешь. У эвенков наверняка оленина есть.
Я передаю наш разговор Степану Степанычу.
— Посмотрим, посмотрим… — бубнит он, пряча папиросу в рукав.
Так и вышло, как говорил Степан Степаныч. Елань, на которую показывал Темник, оказалась той самой, где чуть не погиб наш Грозный. Все мы давно приметили одинокую сосёнку на маленьком бугорочке и всё думали: «Мало ль таких еланей с одинаковыми деревцами?»
Выходит, одна только.
Вот уж близко памятное место. Степан Степаныч показывает Темнику сосёнку, спрашивает:
— Узнаёшь, Гурьяныч?
— Чевой-то?
— Место, говорю, узнаёшь?
Темник подслеповато приглядывается к сосёнке, к полузатопленному бугорку: выпрямляется, подталкивает под себя съехавшие набок ватники, натягивает повод.
— Совсем другая елань, — уверяет он. — Та поуже была, увалы по бокам не встречались. А сосёнки везде одинаковы.
— Ну-ну! — мрачно кивает Степан Степаныч. — Веди, Сусанин.
Сосёнка та же, трудно её не узнать. Как же обрадовался ей Вадимка! Кубарем свалился с лошади, бежит по кочкам — брызги во все стороны. Точно не помнит, куда положил щенка. Вроде вот на эту сторонку, где веток побольше. Нету. И здесь нету, и здесь…
— Тымба! Тымба!
Ищи ветра в поле.
Темник сконфуженно чешет затылок, виновато разводит руками:
— Знать, бес попутал, ребята! Надо было влево своротить; стал быть, подходящий кружок дали.
Мы молчим. Сами виноваты — не послушались Анну Петровну.
Опять хлынул дождь. Противная дрожь пошла по всему телу.
— Как решим, Федя? — Степан Степаныч снимает с плеча ружьё.
— Я думаю так: выстрелить раза два-три, натянуть палатку и ждать. Должны найти нас эвенки.
— По-моему, разумно.
— И я так думаю. — Темник осторожно слезает с Грозного.
— Устроим перекур с дремотой!
Трижды, с небольшими интервалами, ухает тишина от наших выстрелов. Я вытаскиваю из чехла палатку, один конец привязываю к стволу сосёнки, другой… Куда ж другой? Ничего не получается. Просто надо накрыться палаткой и ждать.
Вадимка бродит по воде, опустив голову. Не поймёшь, что у него на лице: то ли капли дождя, то ли слёзы.
— Нету, батя, нигде нету. А на сосне кто-то метку сделал. Видишь?
— Это я, Вадим. — И достаю из кармана кусочек коры. — Вот.
— Для меня, да?
— Для тебя.
Небольшой островок постепенно затопляется. Мы усаживаемся возле сосёнки, накрываемся палаткой, ждём дальнейших событий.