Да и нам не сладко приходится.
Днёвка — это значит отдых, починка обуви и одежды и, как говорит Иван Гурьяныч, постирушки. После долгого чаепития Гарпан отбирает у нас порванную обувь, а Лапо — дырявую одежду. Мы протестуем, но без толку. Гостям, объясняют они, полагается «есть, пить, трубку курить». А чинить-латать — хозяйское дело.
По правде сказать, неплохие порядки.
Днюет каждый по-своему. Степан Степаныч примостился на пеньке, что-то увлечённо пишет. Темник, свернувшись калачиком, досыпает в палатке. Я сушу спальные мешки, сумы, всё наше походное хозяйство: благо ветерок с севера дует, солнышко иногда выглядывает.
Тучи не унимаются, бродят над нами, как волки возле стада Гарпана.
Вадимка ушёл рыбачить. Асаткан помогает бабушке чинить наши носки. Внучка и бабушка сидят возле той раздорной сосны, молча делают немудрящую работёнку. Но Асаткан себе на уме: не зря она осталась дома, не зря вызвалась помогать.
— Бабушка, как ты раньше жила? — спрашивает она. — Когда электричества не было.
— Худо жила. Ой-ёй, худо! Всё равно как медведь в берлоге. Закроешь глаза — темно, откроешь — темно.
— А когда электричество стало?
— Ну, тогда совсем хорошо: днём светло, ночью светло. Што хошь, всё увидишь.
Издалека подбирается Асаткан, словно лиса в степи петляет.
— Бабушка, ты знаешь про выключатель?
— Конешно, знаю. Электричество тушить. Пошто спрашиваешь?
Асаткан знает, зачем спрашивает.
— Бабушка, а ты рукавицей лампочку гасила?
— Гасила, гасила, когда дурой была. Гайонка не научила, а я знала, што ли? Спать надо, а она всё светит. Разбить, думаю, — жалко. Где другую возьмёшь? Потом хитрить стала: рукавицу-меховушку надела — совсем хорошо было.
Асаткан кладёт в бабушкин подол носок, втыкает в клубок иголку; опустив голову, уходит к речке. Я вижу, как вздрагивают её узенькие плечики, и понимаю, девочка плачет.
А бабушка ничего не замечает.
…Сегодня мы думаем выехать пораньше: путь предстоит длинный и морочливый. Есть у нас и отрада — новый проводник, Гарпан Гильтоныч. Мы ещё с вечера думали поговорить со стариком — Степан Степаныч настаивал. Только было собрались, а он сам вызвался. «Я, — говорит, — провожу вас. Теперь можно оленей оставить: люди приехали. А то опять на сосёнку наткнётесь».
Одет Гарпан по-дорожному: поверх ватника брезентовый плащ с капюшоном, старинный, добротный, как раз для болот и леса; сапоги резиновые до колен; заячья шапка слезла на одно ухо. Подумав, старик меняет шапку на зелёный картуз с коротким козырьком.
Резиновые сапоги — обувь вынужденная. Не любит их Гарпан. А с другой стороны, кому охота ноги мочить?
Карабин, как обычно, за плечами висит, дулом вниз. На охоте старик носит его на одном плече, наперевес, горизонтально.
Все мы в сборе, кроме Вадимки и Степана Степаныча. Вадимка прощается с Асаткан, рядом с ними мотает головой маленький оленёнок. Ноги у него будто ходули, глаза большие, пугливые, величиной со сливу. Этого оленёнка подарил девочке дедушка Гарпан. Он бы и Вадимке подарил, да где его в городе держать.
Вездесущая Тымба крутится возле ног хозяина.
Не вышло у ребят вечной ссоры. Всё объяснилось легко и просто: не одна бабушка Лапо такой была. Она ж не виновата, что тогда ни школ не было, ни электричества. Так дедушка Гарпан сказал.
— У меня бабушка тоже не святая, — делится горем Вадимка. — Она Тымбу на улицу выгнала.
— И хорошо сделала, — одобряет Асаткан. — Кто собаку в доме держит?
— Понимаешь, у нас не так… У нас дома большие, четырёх-пятиэтажные. Мы живём на третьем этаже. Видела такие дома?
— Нет.
— Ну, в общем, приезжай, — Вадимка суёт ей в руку фонарик-жужжалку: — Возьми, здорово светит. Я себе другой куплю.
Нравится Асаткан фонарик: жужжит-поёт, как бабушкин сепаратор, будто разговаривает. Никогда с ним не заскучаешь.
— Не знаю, что тебе подарить. Кумалан хочешь?
Кумалан — разноцветный коврик из оленьего меха. Асаткан сама сшила. Куда положить его? На сундук можно, на диван, на койку — куда хочешь.
— А на телевизор?
— Откуда я знаю? Видела, что ли?
Сердится Асаткан, стыдно ей: больших домов не видела, телевизора не знает. А Вадимка всё знает. Вырастет Асаткан, поедет в большой город учиться. Будет жить на третьем этаже и купит телевизор.
— Обязательно приезжай, — приглашает Вадимка. — А пока до свидания!
— До свидания! — кивает Асаткан. — Обратно поедешь, гостить останавливайся.
Степан Степаныч захлопывает наконец свою тетрадку, прячет её за пазуху. Иногда он и на ходу что-то черкает. Вчера они с Гарпаном полдня пробыли у оленьего стада. Дедушка долго что-то рассказывал, а Степан Степаныч записывал.