- А куда гнать-то?
- Наше пастбище, вот гляди, - начинается от двора и тянется во-о-он туда за бугор... Все, что не засеяно... Десятин семьдесят... Вот тут и гуляй. Это у нас зеленый пар.
Подошла хозяйка.
- Да гляди, чтоб скот на посевы не зашел. За потраву отвечать будешь - убытки-то отрабатывать придется, - сказала она жестко. - Ты, Никифор, это ему объяснил?
- А он и сам парень с понятием. Знает, что к чему.
...Хуторок скрылся за бугром, и Вадимка остался один со своим разношерстным стадом. Первое, что он почувствовал теперь, была радость степняка. Он снова в тихой степи, где человек, оставшись наедине с этим солнышком, зеленым простором и ласковым, шумящим в ушах ветром, становится самим собой и радуется жизни. В душу исстрадавшегося парнишки пришло умиротворение, а затем проснулось мальчишеское озорство. Так захотелось хоть немного побаловаться, как он, бывало, баловался со своими друзьями на родном хуторе.
Перед ним паслась огромная свинья. А что, если на ней покататься? Дома он любил это делать. Если подойти к свинье незаметно и вскочить ей на спину, какое удовольствие, когда перепуганная хрюшка помчится галопом. Каждый раз приходилось падать, а иногда и больно ушибаться, но лихая езда этого вполне стоила!..
"А свинья-то хозяйская!" - подумал Вадимка. Теперь он - батрак, да еще пастух. Это испортило ему всю радость. На его хуторе пастуха считали самым последним человеком из всех батраков. Люди говорили, что в пастухи идет только тот, у кого нет ничего ни в голове, ни в кармане. О таких недоумках казаки сложили презрительные присказки: "Окончил курс науки, поступил в пастухи". Или: "Жив-здоров, пасу коров, отстерегусь, опять наймусь". Вот кем нынче стал Вадимка.
От Полины Пантелеевны, этой молодой, красивой женщины, у Вадимки осталось тяжкое впечатление. Другие хозяйки - и под Новороссийском, и в Кущевке - встречали его как родного сына, а эта совсем по-другому. Она постоянно хотела его унизить. Почему? Ответ пришел сам собой - и под Новороссийском, и в Кущевке Вадимка был гость, а теперь он - батрак! Да и характер у этой бабы, наверно, поганый. Конечно, зверюга! Перед такой никак нельзя робеть. Живьем съест! И он решил не давать себя в обиду. Вечером, когда станут ладиться насчет платы, он не уступит ей ни в чем. Нехай знает эта баба, что я постоять за себя умею!.. Так-то!
...Вечером все Вадимкино стадо привычно двинулось домой. Первыми пошли лошади, за ними зашагали быки и коровы, потом засеменило овечье стадо, а самыми тихоходами были свиньи. Вадимка торопил их как мог, но они никак не желали прибавлять шагу. Когда пастух пригнал свиней на усадьбу, рогатый скот и лошади теснились, отгоняя друг друга у водопойного корыта. Кругом не видно никакой речки, и поить скот приходилось из колодезя, а воду из него надо было подавать ручным насосом.
- Можно и побыстрее. Не видишь, что ли... Скотина душится без воды! проворчала хозяйка.
Она стала возиться со свиньями, а Вадимка принялся качать воду. Он быстро устал, работал из последних сил, а скотина все пила и пила; стоило только остановиться и перевести дух, как обнажалось дно корыта.
"Ну и прорва!" - думал Вадимка, то и дело утирая рукавом пот с лица.
Когда от корыта отошла последняя животина, Вадимка едва держался на ногах.
"Если бы эта ведьма дала отдохнуть, когда я пришел из Кущевки, мне было бы нипочем", - старался утешить себя пастушонок.
Потом хозяйка затеяла готовить вареники на ужин.
- А ты вычисти конюшню! - приказала она.
"Ну и тетка! - вздохнул Вадимка, принимаясь за новую работу. - Но я за себя все равно постою! Вот увидишь, чертова баба!"
Когда Вадимка вышел из конюшни, уже темнело. Вечерняя заря еще не погасла, во дворе горел костер, освещая сидевших вокруг него хозяйку с дочкой и Никифора. Усталый парнишка долго смотрел и на костер и на вечернюю зарю в степи. Это напомнило ему вечера, когда хуторские ребята водили коней в ночное. Он сел у костра, на котором в полевом котелке закипали вареники. Дед без устали болтал:
- И что у вас за край!.. Лесу нету, грибов нету, ягоды нету... Одна жара... У нас в Расее совсем другое дело!.. Сколько тут живу и все никак не могу привыкнуть...
Вадимка не слушал старика, у него была своя забота - надо ладиться с хозяйкой насчет платы. Ему не хотелось нарушать душевного мира, навеянного чудесным вечером, но деваться некуда - сама хозяйка начинать этот разговор, видать, не собиралась. Когда ужин поспел и все стали усаживаться за стоявшее рядом сырно, старик умолк, и Вадимка решил этим воспользоваться.
- Какое же жалованье вы мне положите, хозяюшка? - заговорил он, стараясь походить на взрослого.
- А тебе какими ж прикажешь платить - николаевскими, керенками... кубанскими... или "ермаками"? - услышал он в ответ.
- Они теперь не ходят, - опустив глаза, буркнул Вадимка.
- Ну, а советские до нас еще не дошли... Как же теперь мне быть? А?
Вадимка молчал.
- Так вот что, - строго сказала хозяйка. - Зачем тебе бумажки... за них ничего не купишь.
- Значит, работать за здорово живешь?
- Почему за здорово живешь? Будешь работать, буду кормить... Время сейчас такое - люди рады работать за кусок хлеба. Кому же охота с голоду подыхать... Чего же ты хочешь?
Вадимка не знал, что сказать.
- А спать мне на чем? - спросил он.
- Дам мешок, набьешь его соломой, вот тебе и пуховик.
- А что в головашки?
- Возьмешь в кухнянке старое одеяло.
Вадимка видел - в кухнянке под лавкой на земляном полу валялся лохмот от старого одеяла, какие-то обрывки грязной ваты. Наверно, об этом одеяле шла речь.
- А подушка? - продолжал он наступать.
- Хватит тебе и этих головашек, - еле сдерживаясь, выговорила хозяйка.
- А одеваться чем?
- Своим дождевиком оденешься. Не замерзнешь!
Руки хозяйки заметно дрожали.
- А кровать будет?
- Нанимаешься на две недели, а требуешь себе пуховиков! И то ему подай, и другое вынь да положь! Что ты ко мне привязался? Обойдешься и без кровати!
- Так я же не скотиняка... валяться на соломе да на земле... Я все-таки человек, тетенька! - выпалил вгорячах пастушонок и разом осекся.
Его слова задели хозяйку за живое. Она вдруг уставилась на него неподвижными, сумасшедшими глазами и перестала есть. Ее красивое лицо стало безобразным.
- Да какие ж вы люди?.. Какие ж вы люди? - прошептала она еле слышно и вдруг крикнула во всю мочь: - Вы - звери!.. Звери!.. За что моего мужа убили?.. За что-о-о?
- Я, тетенька, никого не убивал, - растерялся Вадимка.
- Все вы гады, гады, гады! - завизжала хозяйка диким голосом, сорвалась с места и, истерически что-то выкрикивая, побежала в дом. Девочка с плачем кинулась следом.
За столом наступила тишина.
- Не туда ты, паря, разговор повел, - вздохнул Никифор. - Давай кончать свою вечерю.
- Да кто ж это знал.
Батракам было слышно, как билась в рыданиях их хозяйка.
- Теперь к ней подходить нельзя... Это я уж хорошо знаю... Сама угомонится, - сказал дед, вставая.
...Никифор жил в кухнянке, он приютил и Вадимку. Кроватью старику служил скрипучий топчан. Вадимка устроился на земляном полу. Мешок, который дал ему дед, был слишком короток, да и соломы Вадимка набил в него слишком много, мешок стал как бревно, парнишка с него то и дело скатывался. Вместо подушки старик дал ему свой зипун. Несмотря на смертельную усталость, Вадимка никак не мог заснуть. Не спал и Никифор.