Напротив зеркала, в рамке красного дерева, великолепная фотография «Пещеры Гента». Огромное подземное озеро, по которому плывет лодка с туристами, оленями так, как одевались в 1910 году. Начальник экспедиции стоит на носу с горящим факелом в руках. Может, пот поезд бельгийский? Да нет, белая филейная вышивка повторяет на каждом сиденье слово «Северный». Может, просто реклама? Какое это имеет значение. Важен только сигнал тревоги.
Поезд летит на полной скорости под равномерный стук колес, которого я уже не замечаю. Проехали Шантийи — мы в пути уже двадцать минут. Рядом с кнопкой сигнала тревоги появляется контролер.
— Ваш билет, пожалте.
Это старый железнодорожный служащий, тучный, с одышкой. Он тяжело дышит, вытянув трубочкой губы: точь-в-точь толстая, трепыхающаяся рыба. Он рассматривает мой билет с одной стороны, потом с другой, пробивает его. Крутой поворот дороги вынуждает его прислониться к косяку двери.
— Вот и снова настали холода, — говорю я ему.
Он возвращает мне билет, но не произносит ни слова, так что мои запал пропал даром. Ему предстоит еще проверить билет у моего соседа, и на этом его обход кончается. Я встаю, время от времени просто необходимо немного размять ноги! Не покидая своего купе, я слежу взглядом за одышливым контролером. Вот он притрагивается пальцами к своей каскетке с золотыми листика-ми, улыбается, кланяется. Ему явно знаком этот пассажир. ПИ поскольку он ничего у него не требует, легко предположить, что этот пассажир — владелец льготного билета.
— Добрый вечер, мсье, — говорит контролер. — Вот и снова настали холода!.. Благодарю вас, мсье.
Он склоняется еще ниже. Когда выпрямляется, в толстой руке у пего зажата сигара. Огромная сигара, опоясанная блестящим колечком. Эту роскошную сигару он прячет на дне каскетки.
— Сегодня вечером совсем никакой работы. — говорит контролер. — Можно подумать, весь народ вымерз! Теперь вернусь к себе, немного вздремну До Онуа... До свиданья, мсье! До скорого!
Я поспешил сесть, прежде чем он закончит свою фразу. Но он проходит мимо меня, даже не взглянув. Как удачно он выразился: «До скорого!» До скорого? Отправляйся почивать с миром, болван.
На всех парах пролетаем Крей. Полдевятого. Надо бы взглянуть, что там происходит. Я выхожу в коридор, делаю шаг вперед... Стоп! Еще шаг, и мое любопытство может быть замечено. Впрочем, и оттуда, где я стою, вполне можно его удовлетворить. Мой единственный сосед складывает газету. Над ним на верхней сетке покоится сложенное вчетверо пальто, подкладкой наружу, лежащая плашмя каскетка мирно соседствует с небольшим pakajoj, красивым саквояжем из свиной кожи. Из кожаной записной книжки торчит визитная карточка. Я знаю, что можно на ней прочесть: Габриэль Марион, 25, улица Франклина, 16-й округ.
Господин Марион встает. Он кладет газету на маленькую сетку, рядом с книгой в бумажной обложке, купленной в одном из киосков Северного вокзала. Потом стягивает с руки перчатки из толстой коричневой кожи. Все его жесты размеренны, неторопливы. Как может человек оставаться таким спокойным, когда за ним следят? Любое животное на свете почувствует в такие минуты, что ему грозит опасность. Да, природа не обострила наших чувств...
Положив перчатки рядом с газетой и книгой, господин Марион проводит рукой по лбу. по глазам, зевает, его явно клонит ко сну. Черты лица его расслабляются. И теперь этот худой, суховатый деловой человек становится похож на усталого, преждевременно состарившегося обывателя. До чего же быстро некоторые умеют сбрасывать свою личину!
Большим пальцем он ловко выдергивает галстук из-под жилета, шелковый темно-синий галстук в белую крапинку, очень красивый галстук. Вытаскивает из него круглую жемчужную булавку, закалывавшую узел, и втыкает в отворот пиджака. Потом быстро снимает галстук и воротничок, они тоже занимают свое место на нижней сетке. Теперь этот тип готовит себе постель, намереваясь лечь. Он убирает подлокотники, кладет две взятые у проводника подушки. Затем спускает шторку на окне, поворачивается, чтобы взглянуть на шторки в коридоре. Отступаем! Несмотря на шум поезда, я слышу. как задвигается дверь купе. Когда я снова выхожу в коридор, я убеждаюсь, что шторки и тут опущены. Клетка захлопнута. Вот теперь-то и наступает ночь. Интересно, который час? Без двадцати девять. Сейчас раскурю трубку, снова попытаюсь читать. До девяти часов что-либо предпринимать бесполезно. Я возвращаюсь в свое купе. Мне казалось, что я возбужден и сна ни в одном глазу, но стоило мне представить себе, что мой сосед улегся на нижней полке и уснул, как меня тоже охватила сонливость, от которой закладывает уши, пощипывает глаза, я начинаю томительно сладко зевать во весь рот. До чего же предательски убаюкивающее это мерное постукивание колес! Я должен сопротивляться, защищаться. думать о том, что мне предстоит. Еще двадцать минут, еще полчаса...