Оля подхватила дочь:
- Подожди. Посиди еще со мной.
- Спать хочу... - заныла девочка.
- Конечно-конечно, - Оля обняла дочь. - Мама тебя так любит...
Лиза обвила мамину шею пухлыми ручками:
- Я тоже тебя люблю! - серьезно сказала она.
- Ну ладно, иди, - Оля отпустила девочку, и Лиза поскакала в кровать.
Долго ходила Оля по квартире, прислушиваясь к редкому шуму машин. Было неуютно, тревожно и очень одиноко. Упав на диван, Оля долго плакала. Затем выдохлась и задремала, всхлипывая, утирая нос и глаза рукавом халата.
Проснувшись от холода, она вскочила. Бешено колотилось сердце, все тело бил озноб. "Лиза!" Оля бросилась в спальню.
Девочка тихо сопела во сне. С одной коленки одеяло сползло, и Оля дрогнувшей рукой поправила его. Вроде все в порядке - но тревога не отпускала.
Присев на край детской кровати, Оля погладила дочь по плечу. Ручка была мягкой и горячей. "Боюсь, боюсь", - стучала кровь в висках. Перед глазами всплывало лицо иностранца-суженого. По полу тянуло сквозняком. Не в силах справиться с подступающей паникой, Оля с ногами забралась к Лизе и взяла дочь на руки, завернув ее в одеяло. Сбиваясь с дыхания, молодая женщина смотрела из темной спальни в ярко освещенную гостиную, на блестящий стол, на тусклую посуду за стеклом буфета, на черный экран телевизора. Отсюда было видно, что экран пыльный и в пыли пролегла кривая дорожка - след Лизиного пальчика.
Оля старалась не думать, не вспоминать, вздрагивала при каждом звуке. Глаза слезились и болели, веки отяжелели, но засыпать Оля боялась. Она крепче прижимала девочку, хотя руки очень устали.
Голова клонилась на грудь. Оля вздрагивала, вскидывала голову, разлепляла веки, видела блестящую гостиную - и снова закрывала болящие глаза. Один раз показалось, что Лиза странно спокойно спит. Оля потеребила дочь - девочка мягкая, теплая, - и успокоилась. "Показалось спросонья".
Когда Оля проснулась, был день. Светило солнце, лучи смешивались с электричеством, создавая причудливые перламутровые тени.
"Слаба Богу!" - подумала Оля и потрясла дочь.
- Лиза, вставай! Лиза! Лиза!..
Девочка молчала.
- Лиза, пора просыпаться, - зашептала Оля, гладя девочку. На щечку упала слеза. - Пора вставать, девочка моя...
...Оля качалась, напевая:
- Пора вставать... пора вставать...
Солнце садилось. Звонил дверной звонок, звонил телефон городской, звонил мобильный. Оля сидела на детской кровати, качаясь взад и вперед, прижимая к себе мертвую девочку. В комнату заползали тени. На улице шумели и гудели машины, говорили люди, а здесь, в квартире, только тикал будильник на столе в гостиной.
Когда звуки вечера стали стихать, Оля немного пришла в себя. Осторожно-осторожно, медленно-медленно уложила она девочку, встала - и тут же села: в затекших ногах словно ожили тучи букашек, ноги как будто целиком состояли из шевелящихся и жалящих насекомых.
Кое-как Оля дошла до туалета, хотела ополоснуть лицо - но испугалась зеркала и выскочила из ванной. Часы показывали одиннадцать.
"Мой черед", - поняла Оля. Она включила телевизор погромче, полезла в шкаф и долго копалась среди вещей, перерывая коробочки и баночки. Вытащила за цепочку потемневший серебряный крестик, надела. Вернулась в комнату, взяла на руки дочь, завернутую в одеяло, и села в кроватке.
- Все будет хорошо, доченька, - шептала Оля, прислушиваясь. - Все будет хорошо...
Телевизор замолчал.
Дырка в обоях
Опубликовано в журнале "Реальность фантастики" и в сборнике "Андрей Белянин и его друзья: Дневник кота с лимонадным именем"
Мама была на работе, папа поехал за приятелями, чтобы помогли вынести мебель из комнаты: в детской намечался ремонт. Маша уже попрощалась с кроватью (купили новую, большую, она стояла в гостиной и пахла клеем), столом - его помыли, стерев мишку с разными лапами, мышонка, похожего на попугая, и одноцветную девочку, которая до сих пор стеснялась сказать, как ее зовут. А ведь Маша дружила с ней почти целый год!
Остались обои. Cовсем старые, не детские, зато за спинкой кровати на них виднелись настоящие золотые полоски, и еще к ним хорошо прилипали шарики пластилина, держались долго-долго - пока вокруг шарика не расползалось темное пятно. Тогда пластилин отпадал. Может, обоям было больно, они плакали, пластилин намокал, становился скользкий и больше не мог висеть. Или это собирались жители заобойной страны, много-много-много - они же малюсенькие, - и спихивали шарик, потому что он загораживал свет и у них плохо росла их заобойная капуста. Она была такая розовая и росла во все стороны, и сладкая. А без света капуста становилась зеленая и невкусная, как будто вареная.