Ларионова Ольга
Вахта 'Арамиса', или Небесная любовь Памелы Пинкстоун
ОЛЬГА ЛАРИОНОВА
ВАХТА "АРАМИСА",
ИЛИ НЕБЕСНАЯ ЛЮБОВЬ ПАОЛЫ ПИНКСТОУН
...Можно спасти человека от любой неважной беды - от болезни, от равнодушия, от смерти, и только от настоящей беды - от любви - ему никто и ничем не может помочь.
Аркадий Стругацкий,
Борис Стругацкий
НА СВОЕЙ ЗЕМЛЕ
Был конец августа, когда не пала еще на траву непрозрачная бисерная изморозь, но уже отовсюду, и вдоль и поперек, тянулись ощутимые лишь руками да лицом - когда попадут невзначай - паутинки, накрученные и наверченные по всему лесу толстопузыми травяными паучками. В лесу было прохладно и несолнечно, но не было в природе щедрой, осенней пышности. Увядание еще не пришло, но в чем-то, невидном и неслышном, сквозила уже грусть примирения с грядущим этим увяданьем.
Тропинка выходила на опушку. Ираида Васильевна задержала шаг и свернула правее, где сбегали с поросших сосною невысоких холмов серебристые оползни оленьего мха. Но внизу, в ольшанике, темнела канава, полная до краев зеленоватой кашицей ряски.
Ираида Васильевна крoтко вздохнула и вернулась на тропинку.
За спиной безмятежно, по-весеннему, запела малиновка. Был конец августа, вечерело, и никто еще ни о чем не догадывался.
Митька, сопя в розетку короткого фона, уверенно вел своего кибера по футбольному полю. С шестью минутами до финального свистка 2:1- это еще не блеск. Так ведь и проиграть можно. Металластовый верзила по диагонали пересекал пронумерованные квадраты поля, подкрадываясь к релейному капкану ворот. "Тихо, не зарывайся..." - шептал Митька, хотя его "четверка", передвигавшаяся по стадиону в строгом соответствии со звуковыми командами, выполняла лишь его, Митькину, волю, и "не зарывайся" - это скорее всего относилось к самому себе.
Митька прижался лбом к передней дверце игровой кабинки. Сквозь толстое стекло было видно, как внизу, под самыми ногами, плясали над мячом двое: своя, оранжевая "двойка" и голубая неповоротливая "шестерка". Все было правильно. Сейчас голубые будут в луже.
Теперь можно было ждать отпасовку. Митька сунулся носом в микрофон:
- Миленький, не зевай, смотри на Е-6, смотри на Е-6... смотри на Е-7... возьмешь мяч и пробьешь на Б-13...
А на Б-13 - самая сила: Фаддей. Митька мог положить голову под мобиль, что Фаддей разгадал всю комбинацию и настраивает своего кибера именно на Митькин пас. Митька приподнял плечи и навис над игровым пультом. Сейчас...
- Бери мяч! Бей на Б-13!
Поздно, голубенькие! Надо уметь манипулировать! Влетели в квадрат вшестером, как жеребята, а мяч-то у Фаддея. Митька локтем отодвинул фон, вжался в стекло.
- Тама! Тама-а-а! - раздался из фоноклипса дикий рев несуществующих трибун.
Значит, мяч коснулся сетки.
Эти вопли были последним достижением пятых классов: как-то ночью на сетки ворот, кроме судейских датчиков, были подключены магнитофонные рамки. Очевидцы утверждали, что тренер по кибернетическим играм долго смеялся, но - ничего, не запретил.
Митька откинулся назад и потянулся сидя. Три с половиной минуты можно просто так поболтаться по полю. Теперь уже ничего...
Рев трибун разом оборвался.
В фоноклипсе щелкнуло, и металлический голос кибер-судьи произнес:
- Мяч забит из положения "вне игры".
Митька остолбенел. Медленно потянул с себя фоноклипс. Потом резко толкнул стеклянную дверь кабинки и вывалился прямо на поле.
- Да не было же!.. - заорал он отчаянным голосом.
Рядом с ним тяжело плюхнулся Фаддей. Он сжал кулаки и, распихивая попадающиеся на пути угловатые металластовые фигуры, пошел через все поле туда, где на противоположной галерее тихохонько сидели в своих кабинках "голубые". Он остановился и, расставив ноги, мрачно оглядел ряд белых носов, приплюснутых к стеклу:
- А в чьей палатке хранился судья?..
"Голубые" помалкивали.
- На мыло! - взревели "оранжевые".
Митька оглянулся: у кого мяч? Над мячом враскорячку, точно краб, застыл Фаддеев "третий". Митька с трудом вытащил зажатый в ногах мяч и, сложив ладошки рупором, закричал:
- А ну, давай на поле! Переигрываем второй тайм! "Голубые" посыпались из своих каб,инок. Киберигра шла прахом.
Митька уже пританцовывал, - как бы это сподручнее ударить (не кибер ведь-можно и промазать), но вдруг над полем раздался звонкий голос:
- Митя-а! К тебе мама пришла-а!
Митька сожалительно глянул на мяч и, махая на бегу запасному - подай, мол, за меня, раз тебе такое счастье, - помчался к выходу, где терпеливо стояла Ираида Васильевна.
- Что? Уже? - спросил он, переводя дух и поматывая головой.
- Отдышись... Уже.
- С нашей взлетной? Лагерной?
- С вашей, сынуля. С вашей.
- Я тебя провожу, а?
- Спросись только.
- Я знаю - можно.
На взлетной было пусто, - вечерний рейсовый мобиль еще не прибыл. По площадке лениво трусил Квантик, приблудная дворня чистейших кровей. А у самой бетонной стенки, бросив на траву невероятно яркий плащ, лежала невероятно большая женщина с копной невероятно черных, отливающих синевой волос.
- Тетя Симона! - крикнул мальчик и побежал к ней.
Симона подняла руку и помахала ему, и, глядя не на него, а над собой, на кончики своих пальцев, которые летали вверху от одного облака до другого, так же звонко крикнула в ответ:
- Салюд, ребенок!
Митька плюхнулся рядом с ней и вытянул ноги.
- Ну и как? - спросила Симона, закидывая руки за голову;
- А всё так же, - сердито отозвался Митька. - Второго судью за эту неделю. И все пятый "б".
- Умелые руки. Ну, а вы?
- Мы - ничего. Мы не портим. Мы же знаем, сколько труда нужно затратить, чтобы создать один такой кибер, - важно проговорил мальчик и косо глянул на Симону, ожидая, что похвалят.
- Фантазии у вас не хватает, вот что, - сказала Симона. - Явление тяжелое и в наши дни - редкое. Добрый вечер, Ираида Васильевна. Садитесь.
Ираида Васильевна кивнула, но на траву не села, было уже сыровато, или просто постеснялась. Митька, опустив голову, запихивал травинки в дырочки сандалий.
- Ничего не не хватает, - сказал он хмуро. Симона засмеялась. - Просто мы не хотим.
Симона засмеялась еще пуще:
- Совсем как моя Маришка.
- Митя, не трогай руками сандалики, - заметила Ираида Васильевна.
Митька сердито глянул на мать и подтянул колени к подбородку.
- Ну, а вы? - спросил он с вызовом. - Ну, а вы-то? Когда были в пятом?
"Задира", - подумала Симона и тоже села, так что получилось - нос к носу. Митька смотрел на нее в упор своими чуть раскосыми, как у матери, сердитыми до какой-то зеленоватой черноты глазами.
"Какие странные, совсем не славянские типы лица встречаются иногда у этих русских, - думала Симона, глядя на мальчика. - Этот неуловимый взлет каждой черты куда-то к вискам... Это от тех, что шли великой войной на эту страну около тысячи лет тому назад и маленькими смуглыми руками хватали за косы больших русских женщин... А этот мальчик взял от тех диких кочевников только самое лучшее, потому что если природа хранит и передает из поколения в поколенье какие-то черты, то лишь потому, что они стоят этого".
Митька дрогнул ноздрями, нетерпеливо засопел. Рассказать бы этому дикаренышу...
- Честно говоря, - проговорила Симона, - я не помню толком, что было именно в пятом. Помню только наш город. Нант. Проходил? Летний полосатый город, весь в тентах и маркизах. - Симона снова улеглась на спину, полузакрыла глаза и стала смотреть на небо сквозь длинные прямые ресницы. Вот сказала тебе: "Нант" - и сразу все небо стало полосатым такие бледные желтые и чуть голубоватые- полосы... Подкрадется кто-нибудь, дернет за шнурок - и все эти полосы начнут медленно-медленно падать на лицо...