«Знаешь, а ведь я только тут понял, как надо играть Мышкина». И мне
стало ясно, что настоящие художники, даже в страшной болезни живут
какой-то своей мощной внутренней жизнью. Это ведь было и с Мансуро
вой, у которой был схожий диагноз. У меня было впечатление, что он хо
тел поставить спектакль. Я не знаю, мог ли он это, хватило бы у него об
разования, но когда он вместе с Андреевой ставил «Шестой этаж», он за
мечательно разбирал роли. И кто знает, может быть, если бы он получил
то, о чем он мечтал, жизнь его сложилась бы совсем иначе.
Алла Казанская
***
О Николае Олимпиевиче не то что трудно, а непонятно, как надо гово-
рить, потому что он был в самом прямом, неизменяемом смысле сло
ва гениальный актер. Не великий, ни какой другой, он просто был гений.
Как Шаляпинский голос, как он звучит, откуда непонятно, так же и Грицен
ко - он гений от природы. Откуда корни этого удивительного, неповтори
мого, гениального Гриценко. Фигура трагифарсовая, трагическая и в то же
время очень смешная. И очень наивная. Он жил какой-то двойной жизнью
и творческой, и личной, и они совсем не совпадали у него. Если говорить
откровенно, то его гениальная работа еще студенческая - «Жилец», кото
рая прошла через всю его творческую жизнь и есть его биография.
И ничего оскорбительного в этом нет. Он прожил трагическую, изло
манную, непонятную жизнь. Он родился не в то время. Ему бы играть
Мольера, Шиллера, Шекспира, а он играл Софронова, Крона, Михал
кова, Корнейчука. Роли, в которых нельзя было проявить свой гени
альный талант так, как это ему удавалось сделать в таких спектаклях,
как «На золотом дне». Существует такое клише - барона в «На дне»
надо играть как Качалов. И правда, сколько я не видел баронов на сцене,
Николай Гриценко
«Принцесса Турандот». Бригелла -
Михаил Ульянов, Тарталья -
Николай Гриценко,
Панталоне - Юрий Яковлев,
Труффальдино - Максим Греков
все были как Качалов. Так вот: после того, как Гриценко сыграл Моло
кова, по-другому его уже играть нельзя. Хотя, так как Гриценко, не сы
грать никому.
Он был какой-то не приспособленный к жизни, неприкаянный. Почти
всегда было видно, кто его окружает. К сожалению, в последнее вре
мя вокруг него собиралась какая-то малопочтенная компания. Как ска
зать, как он играл? Вот я не видел со стороны, но я был с ним на сцене.
Как он играл Мышкина в «Идиоте»? Ведь, в сущности, он - крестьянин,
плебей, играл нежного, неприспособленного к суровой жизни князя так,
что все до сих пор не могут забыть и я в том числе, находившийся с ним
рядом на сцене. Он мог играть все сословия, всех типажей. Какой он был
Каренин в фильме «Анна Каренина» - замечательная, хотя для кого-то
и спорная фигура. Эта работа не дала ему популярности, но теперь,
вспоминая его Каренина, я вижу трагическую, сломленную, какую-то
механическую личность. Какая у него была пластика! И это было дано
ему природой, ведь специально он не занимался движением, и пластика
33
была гениальной. К сожалению, конец 60-х и начало 70-х годов были
годами скудного репертуара в нашем театре и ему нечего было играть,
негде было развернуться его таланту и поэтому он готов был растра
чивать его в самых заурядных ролях. Например, в спектакле «Память
сердца» он играл старого актера, так он там выучил партию концерти
но, партию гитары. А недавно мне рассказывал композитор Лев Солин,
что Гриценко попросил его вставить в музыкальную партитуру барабан,
и он выучит партию барабана, но Солин должен это сказать режиссеру,
что барабан необходим, т.к., если попросит Гриценко, то ему откажут.
Вы понимаете какой это был артист. Ведь он не умом, а только своей
гениальной интуицией постиг Вахтанговскую школу. Боже мой, как он
играл Олеко Дундича! Ведь его герой был веселым, по-детски упоенным
убийцей. Ему доставляла такое удовольствие возможность убивать,
резать, скакать, расправляться со своими врагами и у него было такое
счастливое лицо от всего этого лихого ужаса, что оторопь брала. А ведь
Олеко Дундич, действительно, был рубаха парень.
Николай Олимпиевич был смешным человеком. Как-то мы были
на гастролях в Воронеже и Николай Олимпиевич рассказывал нам,
как он был влюблен в одну даму. Я заходился он хохота, при том, что
он все это показывал нам, играл какой-то им сочиненный спектакль.
Можно много говорить о Николае Олимпиевиче, но все равно всего не
расскажешь. Он интуитивно чувствовал вахтанговскую школу, вахтан
говский метод. Вахтанговская школа, это не два прихлопа, три притопа,
это не только легкость, не песни и танцы. Ведь в творчестве Гриценко
всегда присутствовал трагизм, даже в его солнечной легкости. Сам Вах
тангов воспринимал мир очень сложно, многообразно, мы не должны
воспринимать его только сквозь призму «Принцессы Турандот», Вах
тангов по сути своей трагический художник, которого волновала слож
ная революционная ситуация. Он много анализировал, что-то отвергал,
что-то подвергал сомнению. Недаром, он дважды ставил «Чудо святого
Антония». Что, не было других пьес? Но, видимо, его что-то мучило,
не удовлетворяло. Мы сами не должны относиться к своему основате
лю только как режиссеру «Принцессы Турандот». Это был трагический
художник. И гениальный Гриценко, может быть, был лучшим вахтан
говским актером. Я не говорю о режиссерах, о Рубене Николаевиче Си
монове. Кстати, Рубен Николаевич был более легким, открытым акте
ром, светлым. Гриценко сложнее воспринимал мир. Гриценко прожил
свою жизнь странную и трагическую в нашем, вахтанговском театре,
и мы гордимся этим!
Михаил Ульянов
***
Николаи Гриценко был красив, талантлив интересен в каждой роли
и неожидан не только для зрителей, но и для коллег.
Поздно закончив училище, он в 28 лет пришел на сцену Вахтанговско
го театра. На дипломном спектакле ему аплодировал сам Борис Щукин,
а комиссия поставила наивысший балл «5 с плюсом». Стал народным ар
тистом СССР, ярчайшей звездой вахтанговской плеяды. Так и видится
жизнь красивая, роскошная, пышные букеты, лавровые венки...
Но спутником его жизни было одиночество...
Однажды ко мне в дом ворвалась шумная компания актерской братии.
Было весело, пили чай и не только чай. Гриценко подошел к фотографиям,
висевшим на стене, и долго-долго рассматривал портрет Чарли Чаплина.
Я, не долго думая, снял и подарил ему этот снимок. Он очень растрогался
и попросил что-нибудь написать. Я и написал: «Николай Олимпиевич!
Вы для меня в жизни и в искусстве как Чарли Чаплин, а, может быть,
выше». Я знаю: прочтя эти строчки кто-то (я даже знаю, кто) скажет: