чтобы они непременно были в нужный момент. И вот, думая о «слезах»,
я уже за кулисами напрягалась и растрачивала попусту свои эмоции. Если
до выхода почему-либо «слезы» не наворачивались, я расстраивалась еще
больше. И вот однажды я поделилась своей «заботой о слезах» с великим
артистом. Он меня внимательно выслушал и говорит: «Да не думай ты
о слезах. Думай о том, зачем ты сюда пришла и что ты от меня хочешь.
А «слезы» у тебя сами польются, когда это будет нужно, если ты все пра
вильно «проживешь». Ты еще будешь удерживать слезы, чтобы не лились».
Аглая - Людмила Целиковская, Аделаида - Алла Парфаньяк, Князь Мышкин - Николай Гриценко
Как видите, важный урок Мастера - «действуй на сцене по правде прожи
вания и любая эмоция будет подвластна». Спасибо ему за этот урок!
Театральные спектакли отживают свой срок, перестают существовать
и сходят со сцены. Их помнят только те, кто их видел и напоминают о них
сохранившиеся фотографии. А вот телефильм «Тысяча душ» живет на ки
нопленке и останется для будущих поколений. Главные роли там играли:
Н. Гриценко - князь, В. Лановой - Калинович, В. Малявина - Настенька
и я - Полина, наследница тысячи душ. Роли были у всех замечательные!
И творческое общение с такими партнерами бесследно для меня не про
шло. Каждая роль приносит опыт, а каждый партнер это новый урок.
До сих пор, вспоминая об этой радостной творческой встрече, я как-будто
бы слышу воркующие интонации Н.О. Гриценко...
Он был рожден для театра. Вся его природа жила атмосферой фантазии,
игры, придумывания. Он всегда был разный, часто до неузнаваемости. Ак
теры рассказывают как легенду, что, играя Молокова в спектакле «На золо
том дне», Николай Олимпиевич сделал такой грим, соорудил такие вскло
коченные волосы и бороду, так внутренне перевоплотился, на все взирал
огромными выпученными от хмельного загула глазами, что его мама, Фа
ина Васильевна - на премьере спектакля не узнала его и спросила: «Когда
же Коленька выйдет на сцену?» А по сценической площадке метался могу
чий человек с неистовой увлеченностью и, казалось, что сама Русь разгу
лялась и ходуном ходит! Это была глыбища! Немыслимая лавина красок!
47
«Идиот». Настасья Филипповна - Юлия Борисова, князь Мышкин - Николай Гриценко
Праздник актерского мастерства! И что бы он ни играл, во всех его ро
лях было сочетание стихии, безграничной фантазии и размаха с точным
отбором красок и актерских приспособлений, свойственных только этому
образу, который Николай Олимпиевич сегодня воплощал.
Какой он был восхитительный дон Гуан в «Каменном госте» Пушкина
в спектакле, поставленном Евгением Рубеновичем Симоновым. Строй
ный, красивый с баритональными нотами в голосе, с горящими от стра
сти глазами, пылкий любовник! Вечный соблазнитель!.. Или совершенно
другой характер в «Памяти сердца» Корнейчука, где Николай Олимпие
вич играл старого трогательного эстрадного артиста, пел куплеты и играл
на концертино. Ведь он научился играть на этом инструменте и не только
на этом. В своем знаменитейшем концертном номере «Жилец» по Чехову,
он неистово играл на скрипке. Это, как вы понимаете, не так просто дает
ся... Мастер! Виртуоз! Его игрой восхищались не только зрители, но и ак
теры. Он был не только великий артист, но и великий труженик!
А сколько труда требовалось на выучивание текстов - загадок на ино
странных языках для частых в те годы заграничных гастролей в роли
Тартальи со спектаклем «Принцесса Турандот». Порою приходилось
учить не только на языке той страны, но и на диалекте. А с иностранны
ми языками Николай Олимпиевич не дружил. Но после упорного тру
да наши исполнители масок лихо шутили и по-немецки и по-польски
и по-болгарски и даже по-гречески, что казалось уже совершенно невоз
можным. Все учат языки по-разному. Если, к примеру, Юрию Васильеви
чу Яковлеву языки давались легко, то невероятных усилий требовалось
для нашего дорогого Николая Олимпиевича.
Вспоминая многочисленные творческие удачи выдающегося мастера,
невозможно не сказать о князе Мышкине в «Идиоте» Ф.М. Достоевского.
Я очень любила этот спектакль, поставленный А.И. Ремизовой по инс
ценировке Ю. Олеши, и часто смотрела его из зрительного зала. Даже
за кулисами в этот вечер была особая атмосфера, особая сосредоточен
ность. А в зале, как только гасла люстра, наступала звенящая тишина
и было слышно, как шуршит открывающийся занавес. Начало спекта
кля. В луче света на темном фоне появлялось лицо Мышкина. Уже по
тому, как смотрел в мир этот человек, какие у него были особенные глаза,
как бы прозрачные - казалось, они не видят, что делается рядом, они ви
дят что-то особенное. Сверх всего... Глаза всматриваются и видят иные
миры... Перед вами был как бы Христос!.. А дальше, как только загова
ривал низким голосом Рогожин - М. Ульянов и отвечал ему особенный
тенор Мышкина, впечатление еще больше усиливалось. Тембр голоса был
особый, будто этот звук только еле прикоснулся к повседневной жизни -
он где-то не здесь... И вся фигура Николая Олимпиевича в роли Мышки
на, казалась легкой, невесомой, будто он не ходит по земле, а перед нами
необъяснимое явление наивысшего Духа. И мне чудилось, что я вижу
не артиста, играющего Мышкина, а передо мной вот такое Явление!
А уж как он играл психологические тонкости! Да и слово «играл» совсем
не подходит. Невозможно объяснить, например, как Гриценко-Мышкин
в сцене у Настасьи Филипповны (которую восхитительно играла Ю.К. Бо
рисова) говорил: «Настасья Филипповна, я вас люблю! Я умру за вас!»
Это вырывалось у него с таким отчаянием, болью, так невольно, на не
передаваемо звенящем звуке, который невозможно забыть столько лет
после того, как нет самого исполнителя... А сцена Мышкина с Рогожи-
ным после убийства Настасьи Филипповны и последние слова Мышкина:
«Как страшно в этом мире!» И незабываемые скорбные глаза с вечным
вопросом: «За что?!» В зрительном зале стояла такая тишина, такое оце
пенение, что были слышны только всхлипы плача и видны на лицах зрите
лей нескрываемые слезы... На сцене происходило величайшее Чудо! Оза
рение! Никакой актерской техникой, школой, теорией - это не объяснить.
Все тончайшие нюансы внутренней жизни образа рождались у Николая
Олимпиевича Гриценко не путем спокойного анализа, а рождались изну
три, из глубины души великого мастера.
Каждый раз после спектакля «Идиот» на следующие дни, глядя на не
много бледное и чуть как бы похудевшее лицо Николая Олимпиевича,
я понимала, какой ценой достигается подобное чудо! Чтобы зажечь твор
ческим огнем, надо сгорать самому в этом пламени... И возрождаться,
как птица Феникс.
В быту, в повседневной театральной жизни, Николай Олимпиевич