Правда, он вроде бы успел исправить положение, кивнув ей как бы равнодушно, и больше ни разу не посмотрев на нее открыто, однако и там, в столовой, и позже, у ГАЗа Завьялова, все видел. Видел, как она уверена, не надломлена, н-да… девочка была в своем отечестве!
Родион сел в кузов, набитый людьми, отдавая богу душу на этой полумертвой дороге. Ведь знал же, что развезло, — так нет, сошел, видите ли, на вахтовом, вместо того чтобы спокойненько долететь до буровой, прийти в родимый вагончик, переодеться и побежать на помост, с него на станок, мимо дизеля, к пульту, где стоит то ли Степаныч, то ли Шахмутдинов… Кстати, чья вахта сейчас на вышке?
Машина остановилась, и Завьялов позвал всех сидевших в кузове укреплять лежневку. ГАЗ засел вчистую, размолотив подложенные бревна. Родион, бросивший под колеса самую, казалось, грязную лесину, тут же утонувшую, пропавшую в хляби, брезгливо вытирал руки.
Завьялов стал медленно обходить машину и пинать ногой шины колес. Он говорил: «Так, та-ак, — а потом добавил: — Ясно!» — и начал стаскивать с себя новенький полушубок.
3
Это если ждешь погоду, если присматриваешь за ней, она долго, упорно не меняется. А в дороге, в горячке и не заметишь, как растеплится, как посветлеет, как великое светило, еще сокрытое от глаз, процеживает тепло и свет сквозь пелену облачности.
Кожей чувствовал Пашка Завьялов, как менялся день.
…В армии Завьялов планировал: «Поеду после службы на БАМ». По радио, в газетах — всюду было про БАМ. Хотелось посмотреть, что за БАМ такой. Ну, а потом прибыл в часть представитель из Тюмени, нарассказывал всякого-разного, мол, прежде-то Тюмень именовалась столицей всех деревень, а ныне — топливный гигант. Раз гигант, значит, надо ехать.
Завьялов работал в базовом городе, но долго считался бедным родственником, ибо завгар Кузьмич начал с того, что поручил ему старый драндулет собрать, промаслить, прочистить и ездить на страхолюдине. Про все споры уже неохота вспоминать, но потом, когда Завьялову вконец осточертело развозить по детсадам молоко, понадобился водитель на месторождение при почти постоянном житье в вахтовом поселке, и он изъявил желание сам, добровольно. Было начало зимы, болота крепко схватило морозом, и по зимнику он возил вахты, обвыкаясь в тайге. Один раз засел — мертво. Хоть плачь, хоть кричи — вокруг ни души, а он пустой ехал. Ну, поунывал, вылез из кабины, потом поозирался, поднимаясь на взгорок, и увидел в стороне трактор. Сперва не сообразил, а после пошел к нему. Тракториста не было. Попробовал завести, хотя между водителем и трактористом — разница, но север свою поправку внес: с нужды Завьялов трактор завел, подъехал к своей осевшей машине, зацепился тросом и, можно сказать, сам себя вытащил. Его после похвалил Ковбыш — мол, если так дальше пойдет, то тебе, Паша, тайга не мачехой станет, а родной матерью.
— А какая, интересно, сейчас погода на БАМе? — спросил Завьялов Нину и Бочинина, одолев очередной дорожный провал.
— Сумасшедший! Ему еще только БАМа не хватало! — заново устраиваясь на сиденье, отозвалась Нина.
— Ты на точке, — пояснил Бочинин. — А там — протяженность.
Завьялов некоторое время не отвечал — круто рулил, всматриваясь расширенными карими глазами в лежневку.
— Я еще… туда съезжу! — пообещал немного погодя Завьялов. — Ваши души — нефтяные, а моя — шоферская. Меня где хошь примут! Оторвут с руками и ногами!
— Ну, — кивнул Бочинин, — если целый останешься.
Все трое рассмеялись. Павел — расслабляясь, Бочинин — отстраненно, продолжая думать о своем, Нина — искренне любуясь обоими.
— Враль несчастный! — сказала Нина. — Любишь фантазии разные. — Она чуть повернулась к Бочинину: — Знаешь, Миша, как он матери и отцу с бабушкой о себе писал: «Бичую на севере!» Бичом прикидывался! Ух! — Нина шутливо занесла руку над Завьяловым, но тот, припав к баранке, сказал:
— Воркуй, воркуй, — и вдруг объявил: — Капкан, ребята! Натуральный капкан. Все! — Отворив дверцу кабины, крикнул сидящим в кузове: — Эй! А ну, давай! Топор, бензопилу, лопату! Тащи лесины! Веток наломайте!
Выпрыгнул из кабины Бочинин. А кто-то из кузова угодил в топь. Вывороченные из деревянной дорожной ткани лесины, вздыбленная лысая почва, мутно-глинистая вода — все это рваной раной зияло на месте лежневки. Люди подходили к яме по команде Завьялова, стоявшего на подножке.