Но я все еще не могла воспринять его слова всерьез, детская наивная уверенность говорила мне, что хорошее никогда не кончается.
— Гарри ничего не знает о земле, — нетерпеливо повторила я, — если его спросят, что такое «короткий рог»,[4] то он ответит, что это музыкальный инструмент. Он не бывает здесь месяцами. Он даже не виде нашего нового парка. А ведь это была моя идея, и ты посадил деревья именно там, где захотела я. И еще назвал меня маленьким прирожденным лесничим и пообещал мне, что, когда я вырасту, мне сделают стул из одного из этих деревьев. Гарри просто не может быть здесь хозяином, ведь он всегда отсутствует.
Я все еще не понимала. Я все еще была очень глупенькой. Хоть я достаточно часто видела, как старшие сыновья наследуют ферму, в то время как младшие работают на ней, как обычные поденные рабочие, или идут служить солдатом, чтобы заработать денег на свадьбу, а терпеливые подружки ждут их. Я никогда не задумывалась над этим.
Я не могла и вообразить, что правило, когда старшие сыновья наследуют все, применимо и ко мне. Мне казалось, что этот суровый, несправедливый закон является такой же неотъемлемой чертой жизни бедных, как ранняя смерть, плохое здоровье, голод зимой. Эти вещи никогда не касались нас.
Странно, но я ни разу не думала о Гарри как о сыне и наследнике, так же как я никогда не думала о маме как о хозяйке Вайдекра. В моей жизни они были только фоном для славы сквайра и моей. Поэтому слова отца ничуть не встревожили меня, они просто прошли мимо.
Мне еще предстояло многое узнать. Я никогда не слышала о майорате — законе, по которому крупные поместья всегда переходят к наследнику мужского пола, даже если бы сотня сестер росли с ним, обожая эту землю. Как любой ребенок, я все еще концентрировала свое внимание на том, что казалось мне интересным и забавляло меня, а размышления о следующем хозяине Вайдекра были так же далеки от меня, как арфы в небесах.
Пока я старалась побыстрее выбросить неприятные мысли из головы, папа придержал лошадь, чтобы поболтать с одним из наших арендаторов, подстригавшим свою изгородь.
— Доброе утро, Жиль, — поздоровалась с ним я, небрежным кивком головы подражая великолепной снисходительности отца.
— Доброе утро, мисс. — Жиль с поклоном коснулся изуродованной артритом рукой полей шляпы.
Он был несколькими годами младше отца, но под бременем бедности состарился раньше срока. Вечная работа на сырых полях, промерзших дорогах и во влажных дренажных канавах скрутила артритом его суставы, и теперь бесчисленные тряпки обматывали его тощие ноги. Его коричневая рука с навсегда въевшейся грязью (это была наша грязь!) казалась узловатой и скрюченной, как ствол гнилого дерева.
— Мисс становится важной маленькой леди, — сказал он моему отцу. — Грустно небось думать, что она скоро покинет вас.
Я непонимающе уставилась на старика, пока отец рукояткой своего хлыста невозмутимо заправлял веточку, выбившуюся из изгороди.
— Ну что ж, — медленно сказал он, — таков вечный порядок. Мужчина должен управлять землей, а девушкам следует выходить замуж. — Он помолчал. — Наш молодой хозяин вернется домой, когда закончит со своими книжками. Времени у него впереди достаточно. Ему нужно многое знать, чтобы правильно управляться с хозяйством. А для девушки достаточно и того, чему научит ее мать.
Я слушала молча. Даже моя лошадь замерла, а рабочие кобылы опустили головы, словно слушая, как мой отец разрушает безмятежный мир моего детства тяжелыми, мертвыми словами.
— Да, она хорошая девочка и разбирается в делах не хуже иного бейлифа,[5] даром что такая молоденькая. Но рано или поздно она выйдет замуж и уедет отсюда, а Гарри займет мое место. Тут-то и пригодится ему его учеба.
Жиль неторопливо кивнул. Последовало молчание. Долгое деревенское молчание, прерываемое лишь весенним пением птиц. В тот бесконечный полдень, который положил конец моему детству, никто никуда не спешил. Мой отец сказал все, что у него наболело, и теперь молчал. Жиль ничего не отвечал, ни о чем не думал, безмятежно глядя перед собой. Я тоже не произносила ни слова, потому что не могла справиться с неожиданно нахлынувшей болью. С легким пощелкиванием, как движущийся механизм странных, жестоких часов, встали передо мной картинки из моей будущей взрослой жизни. Драгоценный старший сын всегда наследует землю, а никому не нужные дочери могут отправляться куда угодно, за любым человеком, который согласится взять их. А то, что меня оставили в Вайдекре, оказывается, не было знаком доверия и любви, так же как отъезд Гарри не был ссылкой, просто я даже не стоила затрат на мое образование.