- Не думаю, что подобное сотрудничество принесёт мне добро.
- Но почему же?
- В силу вашей, так сказать профессии. Потому что участвующие в делах тьмы за это неизбежно вынуждены расплачиваться. Вот ваш гомункул, если вырастёт, в чём я сомневаюсь, но всё же, если он появится на свет, то, что это будет за существо? Обычный человеческий ребёнок, наделённый тягой к прекрасному? Не думаю. В лучшем случае это будет кукла Чаки из фильмов ужасов или тот мальчик восставший из мёртвых после того как отец отнёс его на кладбище домашних животных. Родится монстр не лучше кошек-вампиров и скорее всего вас же самого и уничтожит. Я вам благодарен, конечно, за помощь, как был бы благодарен всякому, но даже говорить об этом не хочу.
Феликс снова улыбнулся, поднял примиряющее ладони обеих рук, опустил их на колени и встал с кресла, где сидел всё это время.
- Мы всегда можем снова вернуться к этому разговору.
Маг ушёл, а я остался в маленькой комнате на втором этаже В., где вчера решил коротать ночь. Здесь стояли: узкий диван, обитый коричневой тканью с серебряными лилиями, кожаное кресло, квадратный шахматный стол на четырёх тонких стойках в виде лап животных, да крохотная чугунная печурка в углу. На стене висела копия 'Меланхолии' Дюрера.
Подкрепившись съестным из рюкзака, я отправился исследовать В. В свой первый день я так и не добрался до башни, находящейся посередине восточного крыла здания, о которой говорил Ксенофонт Адрианович и собрался туда сейчас. Путь был не долог. Внутри вдоль башни поднималась вверх широкая лестница с окнами почему-то разными - большими и маленькими, узкими и широкими, квадратными, прямоугольными и даже круглыми, не похожими друг на друга. На каждом этаже в том месте, где в современных домах лифт, находились одинаковые по размеру небольшие комнаты без окон с одинаковыми рассохшимися древними дверьми с медными ручками. Я открыл дверь башенной комнаты на первом этаже Вайсштальберга.
- Ты из 'Революционных бригад'? - спросил меня полный мужчина средних лет в песочного цвета униформе, с усами и причёской как у Грудинина.
- Нет, вы ошибаетесь, - ответил я.
- Ты из 'Революционных бригад'! - повторил мужчина, но уже не вопросительно, а обвиняюще, словно констатируя доказанный факт моего чудовищного преступления.
- Послушайте, я даже не знаю, что такое эти ваши 'Революционные бригады'. Я иностранец и впервые в вашей стране. У меня нет здесь ни друзей, ни знакомых. И я совсем не в курсе ваших политических проблем.
Мужчина схватил правой рукой толстенную бейсбольную биту и ударил меня по плечу. В голове полыхнули языки белой боли. Рука обвисла будто мёртвая.
- Что вы делаете? За что? Вы не имеете права! - словно во сне раздались мои беспомощные выкрики. Появились другие мужчины в песочной форме, число их менялось, и я не успевал уследить за всеми. Удары сыпались на меня со всех сторон. Следователи военной полиции пили ром прямо из горлышек бутылок и курили сигары, стоя передо мной, уговаривали меня признать членство в бригадах, обещая минимальное наказание в виде высылки и конфискации имущества, стыдили меня, что не признаю свои взгляды перед лицом противника, угрожали сгноить в тропических тюрьмах страны.
- 'Это даже не здание, хижина в лесу, где живёт полицейский смотритель и несколько ям в земле, прикрытых решётками. Люди там умирают за два-три месяца от истощения, нервного шока и ядовитых насекомых, непрерывно падающих в яму, иногда захлёбываются водой, когда идут сильные дожди'.
Они жаловались на плохую зарплату и растолстевших жён, на детей вечно рвущих одежду и приносящих из школы только плохие отметки, что неизбежно 'приведёт их в банду', иногда пытались рассказывать совершенно не смешные латиноамериканские анекдоты про европейцев, но прежде всего - били, били, били. Я превратился то ли в боксёрскую грушу, то ли в макивару, потерял представления о времени, но обрёл вечную боль, то затихающую от усталости, то вспыхивающую подобно сверхновой звезде от очередных ударов.
Надо ли объяснять, почему я всё-таки согласился с обвинителями-мучителями и подписал показания? Мне казалось, будто когда дело перейдёт в высшие инстанции я всегда смогу их дезавуировать и объяснить пытками следователей. Так думают, попадая в руки палачей наивные новички, не знающие, что с того момента, как они поставили подпись под показаниями, их судьба бесповоротно решена. И я просто устал от боли. Высылка представлялась не таким и плохим исходом происходящего. Но всё сложилось иначе.
Через некоторое время в кабинете появился новый офицер в форме цвета песка. Он принёс десять больших фотографий с лицами абсолютно незнакомых мне людей.
- Если ты из 'Революционных бригад', то должен подтвердить их членство, - сказал следователь.
- Но я с ними не знаком!
- Это опасные террористы, руководители подполья, убившие прокурора провинции и обстрелявшие полицейский участок из гранатомёта. Найдены десятки обезглавленных трупов, как мы предполагаем тех, кого они заподозрили в измене. Когда они узнают, что ты дал показания против бригад и безоговорочно признался в членстве, они и тебе отрубят голову. Твой единственный шанс выжить - сделать так, чтобы они были осуждены и уже никогда не вышли на свободу. А если откажешься подписывать, то по антитеррористическому закону суд приговорит тебя к пожизненному заключению! - И далее последовала серия новых ударов, по силе которых я понял, что скоро перестану жить, если экзекуция продолжится.
- Подписывай! Немедленно подписывай! - кричал мне в лицо, прикованному к железному стулу, привинченному к полу, человек с грубыми чертами лица, словно высеченным резцом из камня.
И мысли у меня в этот момент были сплошь депрессивные, пораженческие, а задуматься над чем-либо всерьёз, глубоко, не было времени. Общий эмоциональный настрой выражал подавленное состояние, состояние холодного слепого червя ползущего сквозь почву, а для следователей я и был таким червём, только вытащенным на свет для пыток и скованным в наручники.
- Подписывай, если не хочешь, чтобы твой труп уже сегодня поедали в джунглях грифы и крысы!
- Подписывай, если мечтаешь как можно скорее умереть!
- Подписывай, если не хочешь, чтобы я сломал твою голову прямо сейчас!
- Подписывай! Подписывай! Подписывай!
Всё толкало к одному единственному решению и, тем не менее, кое-что меня останавливало. Я не знал этих людей и ничего о них и потому не исключал и их невиновности в инкриминируемых чудовищных преступлениях. К тому же я уже совсем не верил следователям, их обещаниям и посулам, подозревая, что могу оказаться в яме для трупов сразу после того как подпишу нужные им показания. - 'Мою смерть спишут на террористов', - думалось мне. - 'И никто никогда не узнает, что здесь на самом деле произошло'.
Сложные решения порой принимаются очень легко, а простейшие напротив тяжко. Алгоритмы, заставляющие живые существа поступать тем или иным образом иногда дают сбой, причём в простейших процессах и всю систему начинает люто лихорадить и всё мироздание сотрясается от конвульсий, обращаются в пыль и базисы и надстройки мышления.
Я вышел из комнаты на первом этаже башни на полусогнутых дрожащих ногах. Это испытание оказалось не из лёгких, и я свернул в первый закуток с жилой комнатой, вошёл в неё и лёг на кровать. Мне требовался отдых для восстановления сил.
3 Алеф Борхеса
Во сне я шёл по Тверской, направляясь в сторону Красной площади, и около меня остановилась советская копейка в хорошем тюнинге, а за рулём сидел Владимир Вольфович Жириновский в белой рубашке, серых подтяжках, парусиновых брюках и очках.