Я пожирал ее глазами, понимая, что она не увидит моих взглядов, и даже не сможет себе представить сколько удовольствия я получал, разглядывая ее гладкую кожу, ее разрумяненные щечки, пухлые губы, которые шевелились, произнося тихо слова.
Я сделал глоток виски. Да, с чаем я решил покончить сразу же, как только доел свой капкейк. Должно быть, она услышала, как я сделал глоток, потому что остановилась и протянула свою чашку.
— Спасибо, — тихо произнес я.
— Пожалуйста! — Чашка повисла в воздухе, она улыбнулась. Она была настолько искренней и открытой, как ребенок. — Хотя, вам не стоит меня благодарить. Оказывается, мне очень нравится эта книга, если ее можно назвать демоническим комиксом. Мне нравится Джон Селф как рассказчик, как он описывает свое собственное крушение — это настоящий гений, и мне кажется брать деньги, чтобы читать эту книгу почти несправедливо.
— Я имел в виду... спасибо тебе за все. За все.
Она поставила свою чашку на стол, не сделав глотка.
— За все?
— Я пытаюсь сказать, что приятно иметь компанию.
— Вам не нравятся компании в частности, мистер Карсон. Вам нравится моя компания.
Она усмехнулась. Какая милашка! Мне захотелось прикоснуться к ней. Я даже поднял руку, потом резко опустил.
— Да. Ты... скрасила это место.
Она рассмеялась.
— Вы говорите так, словно я здесь какой-то декор.
Я вздохнул.
— Хорошо, ты победила. Мне нравится твоя компания.
— Я рада, потому что в первый день вы были слишком агрессивным.
— Знаю, я был груб с тобой, прости. Я так долго ни с кем не водил компанию, кроме своих волков, что уже забыл, как вести себя с леди.
Она медленно кивает.
— К счастью для вас, мистер Карсон, — сказала она с ясно слышным южным говором, — я не леди. Моя мама называла меня настоящей хулиганкой.
Я покачал головой, хотя она не могла меня увидеть.
— Я не верю.
— Разве леди может положить коровьи лепешки в чужую обувь? — хитро спросила она.
Я засмеялся.
— Ты проделала такое?
Она отпила глоток чая.
— Боюсь, что да. А что вы сделали самое ужасно «крутое»?
Невольный рокот вырвался у меня из горла. Самое ужасно крутое? О, Господи! Я закрыл глаза. Мои внутренности задрожали. Нет, я не должен вспоминать. Только не с ней. Она живет внутри Рождественской открытки, а я...
Она озабоченно нахмурилась.
— Простите. Я не хотела вас обидеть или заставлять вспоминать что-то слишком болезненное. Я имела ввиду, какой самый крутой поступок вы совершили в детстве? Вам не стоит отвечать, — у нее дрожали руки, когда она ставила чашку на стол. — Лучше я продолжу читать.
Я ничего не мог с собой поделать. Я не мог видеть, как она вся сжалась из-за того, что причинила мне боль. Не думая, я накрыл ее руку своей. И тут кое-что произошло, почти одновременно. Мой член стал твердым, а она застыла от шока. Я резко убрал руку. Все мое тело стало пульсировать от сексуального напряжения.
Не знаю, откуда, черт возьми, оно взялось, но я чертовски хотел ее, прям аж до боли. Она протянула руку в мою сторону. Я умирал, как мне хотелось схватить ее, заключить в свои объятия и зацеловать до бесчувствия, но я сжал руки в кулаки и заставил себя не двигаться. Я мог только разрушить ее и причинить ей боль. Она хотела видеть во мне друга. Я же хотел раздвинуть ее ноги и похоронить свой член в ее сладкой киске.
Я хотел сделать ее своей.
— Лара, ты не должна не перед чем извиняться, — сказал я резко.
Она была настолько чистой и наивной, чтобы понять все подоплеку моей резкости, что восприняла это как запрет, что я не хочу ее касаться. Ее рука упала на стол, и она побледнела, выглядя опустошенной.
Господи, своим тупым, грубым извинением я заставил ее побледнеть! Я чувствовал себя намного хуже, чем если бы я пнул щенка. Я ненавидел причинять ей боль. Молча, она потянулась к странице. Она неуверенно провела пальцами, пытаясь найти последнюю фразу, на которой остановилась.
— Когда мне было шесть лет, — начал я, и она перестала перебирать подушечками пальцев по странице. Я сглотнул и продолжил:
— Я сделал очень страшную вещь. Гораздо хуже, чем коровье дерьмо в чужой обуви.
Я видел, как подрагивали ее пухлые губы, и как она выдохнула, задержав дыхание. На ее лице появилась еле заметная вот-вот проявляющаяся улыбка, и это сделало меня невероятно счастливым.
— Мой отец пошел в магазин, взяв с собой моего брата и сестру. Он не разрешил мне пойти с ними, потому что я сломал любимую игрушку брата. Я был в ярости, поэтому я облил кетчупом живот и грудь, взял ружье своего отца и выставил его из окна, желая, чтобы меня нашла мама на земле, с направленным на меня ружьем, с широко открытыми глазами, словно я застрелился.