Пока я шел вдоль деревьев понял, что за мной наблюдают... преследуют. Одинокая, темная тень медленно двигалась за мной по замерзшей земле. Без предупреждения тень сорвалась с места.
Огромный черный как полночь волк.
Его шкура поблескивала в бледном утреннем свете. Он направился ко мне, размашистыми прыжками, с гибкой грацией.
Я остановился, сбросил рюкзак и стал ждать. Дыхание стало быстрым, неглубоким. Через сотню ярдов он тоже остановился, поднял голову и попытался унюхать запах, гонимый ветром от меня. Он учуял его, поэтому стал лавировать между деревьями, потом снова замер и посмотрел на меня.
Огромный зверь достаточно близко приблизился ко мне, и я увидел его глаза: ярко-желтые, пронзительные. Он застыл в напряжении, как бы начеку, но не пошевелился и не издал ни звука. Мы стояли и смотрели друг на друга. Было странно, но у меня возникло такое чувство, будто я уже знал его. В другой жизни. В другом месте.
Я видел его таким, каким он был — Хранителем Земли. Он имел вневременное понимание гор, леса, земли и смены времен года. Это были своеобразные знания, который являлись даже редкостью среди некоторых людей.
Люди думали меньше о волках, больше об оленях, в том смысле, чтобы для волков не было охотничьего рая, но без волков, неконтролируемая популяция оленей превратят землю в бесплодную, пышные прерии станут пыльной равниной.
Послышался трест, и черный зверь умчался, исчез бесшумно в тени. С этого момента я понял, что останусь здесь навсегда. У меня имелись сэкономленные деньги, поэтому я купил у старика Крика дом с тридцатью акрами земли, и это, конечно, оказалось лучшее решение, которое я когда-либо принимал. Если бы я не остался, Адам бы умер.
Адам был моим первым.
В том году рано проснулись медведи, ягоды поспели позднее. Медведи были голодными. Если вы оставляли тарелку с фруктами у окна, то могли увидеть, как к вам заявлялся медведь, бл*дь, проходя сквозь стены, словно они были не из бревен, а из картона. В тот год мне даже пришлось пару раз выстрелить в черного медведя, поскольку они были очень агрессивны.
Адам же был тогда молодняком. Ему от силы было пара лет. Сильно истерзанный медведем, от него отказалась его стая (да, животный мир почти так же жесток, как и наш), он еле-еле дотащил свое изувеченное окровавленное тело, все же каким-то чудом добравшись до моего двора.
Он почти был мертв, когда я занес его в дом. Я положил его на одеяло на полу в кухни, и он посмотрел мне в глаза. Тогда я понял, что желания бороться за свою жизнь у него нет. Он был готов умереть. Его тусклый взгляд не источал ни гнева, ни борьбы, ничего. Единственное — согласие со своей скорой смертью.
Но странное дело, несмотря на его тусклый взгляд, он как будто заглядывал всей своей мудростью в самую глубину моей души. Но какая-то часть меня, говорила, что в мире ничего нет вечного, все постепенно умирает.
Увядает, мать твою, и умирает. Но он был всего лишь щенком. И будь я проклят, если позволю ему умереть. Честно, я не много знал о волках, дороги были размыты, я не мог даже поспешно отвезти его к ветеринару, но я знал, как нужно промывать и перевязывать. Черт, у меня было достаточно опыта в этом. Я приделал трубочку к пластиковому пакету, чтобы теплое молоко капало ему в рот.
У меня не ушло много времени, чтобы он стал мне доверять.
В течение следующих нескольких недель я кормил его, возвращая ему силу, или, мне казалось, возвращая ему здоровье, по крайней мере, близко к этому. Ужасные шрамы покрывали его спину и бока, и одна лапа не двигалась, хотя я был уверен, что она не сломана. Несмотря на это, я наблюдал день ото дня, как к нему возвращается сила, он даже увеличился в размере.
Он начал уходить от дома все дальше и дальше. Я был уверен, что как только придет ветер весны, он исчезнет. Вместо этого, он возвращался и спал на крыльце. Как-то раз он взобрался вверх по лестнице на второй этаж, прыгнул ко мне на кровать и облизал все мое лицо, как кошка, я понял, что он останется.
Я назвал его Адамом, потому что он был первый, но за ним пришли и другие. Один за другим они присоединились к стаи, и я дал каждому из них имя. Для меня это важно, я должен был знать их всех. Они — моя семья. По сути, они единственная компания, которая согревала меня все эти дни.
До сегодняшнего дня, когда я поговорил с Ларой Янг.
У нее сладкий голос. Музыкальный. Я даже почти мог представить ее смех. Он тоже должно быть звучал молодо и красиво. Почти по-детски. И еще у нее хватило достаточно нахальства, чтобы ответить мне с сарказмом — «Я держу в руке белую трость не ради удовольствия».