— А вот когда ты сделаешь что-то не просто удовлетворительно, а так, как надо… — Ромашкин прикладывал к щеке только что принесенную Дорожкиным бутыль пива, закрывал глаза и откидывался назад на мягком диване, который в его кабинете заменял и стол, и стул, и всю возможную мебель сразу, — тогда она протянет руку и потреплет тебя по голове.
Рука Ромашкина начинала гулять по его гладко выбритому черепу, а Дорожкин думал, что, если подобное когда-нибудь случится с ним наяву, он неминуемо выпадет если не в астрал, то свалится с кресла, поэтому следует обеспокоиться подобной перспективой заранее и приспособить к рабочему месту что-то вроде ремня безопасности.
Маргарита даже начала сниться Дорожкину по ночам. Причем, что было самым удивительным, Дорожкин прекрасно понимал, что он ни одного мгновения не был влюблен в собственную начальницу, он просто и беззастенчиво изнывал от похоти, он ее хотел. И хотел так, что даже сама мысль о подобной возможности (или, скорее, невозможности) почти доводила его до соответствующей разрядки.
Скорее всего, она об этом знала. Или предполагала, что состояние Дорожкина должно быть во время общения с нею именно таким и никаким иначе. Хотя сам факт, что Дорожкин ни разу так и не попытался подбить, так сказать, под ее расположение клинья, не дал воли рукам, словам, не упал на колени, не ткнулся носом в ноги, вероятно, ее озадачивал. В противном случае как было объяснить, что весь первый месяц нахождения Дорожкина в выделенном помещении Маргарита заходила к нему не иначе как в блузках с откровенным декольте и в штанишках, которые держались не на естественном и соблазнительном расширении ее фигуры, а на откровенно нечестном слове. Однако на первый инструктаж, который случился только через месяц после появления Дорожкина в Кузьминске, когда, кстати, и осень уже намекала на скорое окончание бабьего лета, Маргарита явилась со строгим хвостиком, в строгом костюме и с более строгим, чем обычно, лицом.
— Вот, — поставила она на стол заткнутый ваткой пузырек. — Нашатырь. Если что, нюхни. На короткое время помогает. Не смущайся. Обычное дело. Марк и Вестик и то принюхиваются время от времени, а уж тебе сам бог велел.
— Ничего, — прокашлялся побагровевший Дорожкин. — Я потерплю. Месяц уже терплю. Даже нравится.
— Ну-ну, — как показалось Дорожкину, с удивлением и долей досады произнесла Маргарита и начала инструктаж.
Первый инструктаж касался, как это было ни странно, сослуживцев Дорожкина. Маргарита уделила каждому всего лишь несколько фраз, но фразы эти были короткими, хлесткими и, как и все последующие фразы Маргариты, не слишком понятными.
— Вест Ромашкин, — закурила тонкую сигарету Маргарита. — Инспектор. Стаж четыре года. Хороший работник. Немного ленив. Из недостатков — нытик. Но работе нытье не вредит. Можно положиться. Ложиться нельзя. Иногда опасен. Занимается бытовухой, разбирает всякие дрязги, ссоры. Всю ерунду, в которой нет криминала, крови и так далее. Что выпадет, короче. Выполнял и твои обязанности. До сегодняшнего дня. Не все, конечно, тянул, так, по мелочи. Полное имя — Вестибюль. Почему так назвали — не знаю, вопрос к родителям. Родители неизвестны. Холост.
Маргарита Дугина. — Маргарита перешла к собственному представлению. — Вела все направления, сейчас занимаюсь общей безопасностью. В отсутствие Марка замещаю его. Имею право на ношение оружия. Резка, напориста, откровенна, обладаю хорошей реакцией. Недостатков нет. Одинока, — добавила она с издевательской усмешкой.
Марк Содомский. — Маргарита прищурила один глаз. — Начальник нашей конторки. Умен, быстр, практически неуязвим. Раздражителен. Я бы даже сказала, почти непереносим. Отличный специалист. Занимается общим анализом, координацией. Размышлениями.
— Остальные, выходит, размышлениями не занимаются? — с трудом справился с непослушным языком Дорожкин.
— Остальные, — она выпустила клуб дыма в лицо Дорожкину, — работают. Тебе будет поручено криминальное направление. Преступления против личности, кражи, грабежи и все прочее. Полистай УК, пригодится.