— А заставлять себя ждать не подло?
— Понимаете, я в глупом положении. Я обещала подруге. В общем, у нее есть мальчик, и они поссорились. И я обещала поговорить с этим Борисом. Потому что моей подруге очень, очень плохо. Они дружат целых два года.
«Вкручивает», — насмешливо соображает Андрей.
— Ну, а что касается меня, — говорит он, катая камешек носком ботинка, — то я и не скрываю. Ну, ждал тут одну. Не пришла. Подумаешь, какая трагедия! Пойдемте, а?
Девчонка хмурит темные, сросшиеся на переносице брови.
— Интересно вы рассуждаете. Нет, вы мне не нравитесь. Разве так можно? «Подумаешь, какая трагедия!» А если у вашей знакомой случилось несчастье? Вы не должны ее бросать в беде, езжайте сейчас же к ней. У вас есть ее адрес?
— Извините, пожалуйста, — Андрей становится снисходительно высокомерным, — сколько вам лет? Хотя этот вопрос женщинам, кажется не задают?
— Мне двадцать один. И я никогда не буду скрывать свой возраст. Вы хотите сказать, что я рассуждаю наивно. Так ведь?
— Приблизительно.
— А я ненавижу молодых старичков. Таких знающих-всезнающих, скептиков-прескептиков. Кстати, вы можете меня не провожать.
Они идут рядом, метрах в двух друг от друга, и эти два метра все время пересекают разные прохожие, и Андрей теряет девушку в толпе, проталкивается, догоняет, она не смотрит в его сторону и не сворачивает.
— Послушайте, — умоляюще говорит он, — я не хотел вас обидеть. А потом — вдруг мы встретим этого вашего Бориса? Я с ним сам потолкую. короткий мужской разговор, ладно?
— Ничего не получится. У него первый разряд по боксу. Не могу же я подвергать риску жизнь незнакомого мне человека.
Чернобровую девочку зовут Ксеня Нестерова. Она библиотекарша, она учится заочно в библиотечном техникуме, она занимается в самодеятельной балетной студии. Давно-давно, много лет назад — целых пять лет, — она заболела и ушла из балетного училища. А когда выздоровела, начинать сначала было поздно. Ее бывшие однокурсницы выступали уже в отчетных концертах — старательно взбрасывали худые коленки, маленькие лебеди и большие гусята, серединка-наполовинку. А Ксеня со своим чемоданчиком, в котором лежали розовые балетки с оттоптанными носами, стала кочевать из студии в студию. Она уходила, чуть только обнаруживалось, что кружок клуба завода огнетушителей или фабрики вязальных спиц не дает достаточной профессиональной подготовки, а Одетты-Одиллии предпочитают нудному «и-раз-два-три» неутомительный флирт с принцами и злыми гениями. Ксеня — человек серьезный и упорный, и походка «третья позиция, носки врозь» для нее единственно возможная походка. Может быть, она так и родилась — с развернутыми крохотными ступнями.
Все это выяснилось уже в аллее Центрального парка культуры. Здесь клубилась пылью и взволнованно дышала танцплощадка. Всхлипывали лодочные уключины в маленьких тенистых прудах, где толстые лебеди мешали грести и требовали подачек. «Чертово колесо», скрипя, возносило к звездам и луне уютные двухместные пеналы.
Когда кабина, в которой сидели Ксеня и Андрей, повисев наверху, пока на земле проверялись билеты у следующей партии желающих, медленно ухнула в пустоту, девушка прижалась к Андрею, и его плечу стало тепло от ее ладоней.
— Неужели тебе не было страшно?
— Ты трусиха.
— Я на спор прыгала в воду с трехметровой вышки. А с тобой я могу спокойно бояться, потому что ты не боишься.
Оба заметили нечаянное «ты», но сделали вид, что не заметили, и стали повторять, чтобы оно стало привычным.
— А ты какой-нибудь чемпион, да?
— Я тебе говорю — простой мастер, таких тысячи.
— Наверное, мечтаешь быть чемпионом? Чтобы музыка «тра-та-та-та!», а ты где-нибудь на высокой-высокой башне, и на шее у тебя золотой венок с лентами, а внизу — люди, а вверху — самолеты, а на крыльях у них твоя фамилия — во-от какими буквами.
— И космические ракеты? Ну, ты даешь…
— Не знаю… Только я бы на твоем месте обязательно вот так мечтала.
— А ты, значит, сама — чтобы быть как Надя Павлова?
— Ты знаешь, нет. Нет, вру. Где-то, конечно, в чутошной клеточке — да, а вообще-то я знаю, что скорее всего ничего не получится. Просто я без этого уже не могу. Когда я танцую — я плохо танцую, но это неважно, — я, понимаешь, как бы говорю. О себе, обо всем мире, — как я его вижу. Вот мы с тобой идем, и здесь цветы, и лодка плывет, а в ней один человек, и, может быть, он очень счастливый, а может, очень несчастный. Вот это я все говорю. Смешно?
— Нет, не смешно.
Провожал он ее домой поздно, уже за полночь. Сначала — он, потом — она. До автобуса. Автобус долго стоял, поджидая последних ночных пассажиров, и Ксеня стояла на остановке, смутно белея лицом и полосками опущенных рук. Андрей оторвал билет и крикнул в окно: