Лена сидела за столом. Выглядела она странно. Непривычно голая шея жалко белела кожей ощипанного цыпленка, а над ней, выше, топорщились желтые сосульки — все, что осталось от тяжелых Лениных кос. Из-за шеи выглядывали круглые розовые щеки, а розовые зареванные глаза моргали из зеркала. Второе зеркало, поменьше, стояло сбоку, а третье, совсем маленькое, Лена держала в руке, пытаясь выяснить посредством этой сложной системы, что же она такое с собой натворила.
Три отражения грустно улыбнулись Андрею.
— Неважно получилось?
— Замечательно, — мрачно процедил Андрей.
— Правда? Адик, тебе правда нравится?
Одно из двух: либо диссертация не клеилась и Лена с досады начала вытворять над собой фортели, либо она влюбилась. Так или иначе, а жрать в доме было абсолютно нечего. Перед массовым бегством на дачу посуда была доведена до высокомерного блеска, и Андрею удалось обнаружить на кухне в выключенном холодильнике только несколько жухлых луковиц.
— Адик, дедушка велел спросить, что ты решил с институтом! — крикнула из комнаты Лена. — Адик, ты слышишь?
— Слышу, — ответил Андрей и хлопнул наружной дверью.
В запаснике дирекции, куда он забрел от нечего делать, работа на лето затихла. Большинство «музрабов» разъехались с передвижными выставками, а оставшиеся сидели во дворе на ящиках, поплевывая в пыль и вспоминая старые анекдоты. В домино и то не играли — какой-то осел потерял костяшки «три два» и «дубль шесть».
Все эти небольшие новости сообщил Андрею Глеб Кострикин. «Счастливый ты человек, — сказал Глеб. — А мне отпуск не дают. Я имею отличный вариант: взять у друга мотор — и в Пирита, на пляж».
Потом пошли ужинать. По дороге встретили приятеля Глеба, долговязого парня в парусиновой курточке. Звали парня Эрик, и он был отрекомендован Андрею как будущий Феллини, на что возражать не стал, а только небрежно заправил за уши длинные и какие-то разноцветные волосы.
— Ты почему такой пегий? — спросил Глеб.
Эрик ворчливо пояснил, что вот-де снимался в эпизоде: малый один попросил для диплома. Лента, между нами говоря, получилась выдающаяся. Но ему, Эрику, пришлось выкраситься перекисью. Теперь жди, пока слиняешь.
— С тебя причитается, — безапелляционно сказал Глеб.
— Спокойно, отцы. Товарищ волк сам знает, кого кушать.
Эрик забежал в «Гастроном» и, вернувшись, попросил Андрея спрятать в сумку бутылку армянского коньяка.
Они зашли в маленькое кафе. Пожилая официантка, шмыгнув мимо столика, понятливо сощурила глаз на торчащее из сумки горлышко. А когда шла обратно, быстро, не глядя, положила на край стола штопор.
— Красивая, — позвал ее Эрик, — нам что-нибудь из закусить и нарзана похолоднее. — И быстро разлил коньяк по фужерам.
— Я не буду, — сказал Андрей.
— Режим? — насмешливо спросил Глеб, а Эрик рассказал, что зимой он сам, лично, видел в «Метрополе», как глушили коньяк зарубежные хоккеисты.
— Естественно, — пояснил Глеб. — Наша спортивная наука просто отстает от западной. Там давно доказано, что коньяк является отличным стимулятором. Вот как надо ставить вопрос.
Он хлебнул, закашлялся и стал судорожно ловить вилкой хвост копченой миноги. Эрик же, подняв на Андрея добрые и влажные глаза, сказал, что его мечта — отснять спортивную ленту, только без дураков, настоящую, чтобы были характеры, психология, мясо, пот — все. Страсти, а? Идея, а?
— Кино — это бодяга, — насмешливо проговорил Глеб. — Всякие слюни про спорт мы тысячу раз смотрели, а по-настоящему, как оно есть, тебе все равно не снять, лучше и не гоношись.
— Интересно бы послушать. — Андрей все-таки выпил коньяк, и не потому, что на него подействовали доводы Глеба и уговоры Эрика, нет, просто действительно надоело режимить. Что он, каторжный? Он выпил, и окружающее сделалось простым и добрым, окантованным радужной каемкой, и захотелось острить, подначивать этих потешных пацанов, и особенно самоуверенного Глеба. — Интересно бы выяснить, как оно есть. Ну-ка, валяй.
— В двух словах так: спорт нашего века — зрелище номер один. Зрелище! И номер один! Ты идешь в кино смотреть картину, которую наковырял, допустим, Эрик. И даже если картина ух какой увлекательный детектив и тебе бешено интересно, кто на самом деле кого прикокнул, ты все равно знаешь: конец будет такой, каким его заранее придумали. То есть все запрограммировано. лично я вижу в этом один из самых больших недостатков искусства вообще.