— Что же, значит, все по-прежнему? — в третий раз спросил дядя Федя. — И значит, все ездите на велосипеде? у нас тоже в поселке каждый, почитай, двор имеет велосипед. Но теперь больше мотоциклеты в моде. Вы, наверное, тоже скоро на мотоциклет перейдете?
Гостей положено развлекать беседой, и Павел было принялся рассказывать о том, как в прошлом году побывал в Италии. Но дядя Федя не дослушал и, перебив, рассказал про германский плен, в который он угодил аккурат в сорок втором году. «Надо бы за водкой, что ли, сбегать? — тоскливо размышлял Соколов. — Или он непьющий? Это, кажется, дядя Коля пьющий, брат его. Черт их знает!»
В наружной двери шевельнулся ключ. Соколов вышел в коридор и увидел Ирину, нагруженную пакетами с вишней, крыжовником и еще чем-то.
— Скучаешь, дорогой? — громогласно запела она. — Сейчас я буду тебя кормить.
— Тс-с, — зашипел Соколов. — Тихо. Завтра, завтра. Сейчас я не один.
— Ты что, прогоняешь меня? — Ирина развела руки, и вишни стали по одной мягко падать на половик. — Павлик, кто у тебя? — Она сделала попытку протиснуться плечом за порог, придерживая подбородком пакеты.
— Да никто, никто, дядька один приперся, материн свояк или кум, кто их там разберет. Нельзя тебе сюда сейчас, неужели не понятно?
Стоит Дяде Феде увидеть ее здесь, весь поселок тут же будет знать, что соколовский Пашка завел себе в Москве невесту. Именно невесту — иного рода отношений там не представляют. Чего доброго, и мать сюда примчится! Только этого не хватало!
Но разве Ирина поймет?
— Павлик, — шепотом крикнула она, — ты меня стыдишься?! А я-то, я хотела тебе варенье варить, я час в очереди стояла…
— Завтра, завтра будем варить варенье, все будем, а сейчас давай, давай, некогда мне с тобой, сидит же он там…
Он захлопнул дверь, прислушался и услышал, как медленно, а потом все быстрее стучат ее каблуки.
Дядя Федя стоял возле стеклянного шкафа и рассматривал расположенные на куске синего бархата медали и жетоны Соколова.
— Это что же, все золото? — спросил он, щелкая ногтем по стеклу.
— Да нет, — засмеялся Соколов, чувствуя облегчение от того, что удалось все-таки спровадить Ирину. — Только называется «золотая медаль». Сплав такой, под золото.
— Не все, значит, золото, что блестит? А я давеча в государственном универмаге внучке часы приобрел. Золотые, и проба есть.
На сей раз прозвенел телефон.
— Павлик, — коротко дыша, заговорила в трубке Ирина, — ты можешь спуститься вниз на минуту? Мне надо очень важное тебе сказать.
Вот привязалась! И ведь будет звонить, если не выйдешь!..
Наврав что-то в строгие дяди-Федины глаза, Павел сбежал вниз. Ирина стояла в парадном возле автомата, разложив на полу покупки. Рядом на колченогом стуле сидела и вязала чулок лифтерша в валенках с калошами.
— Павлик, я тебя долго не задержу, я хочу тебе только сказать, что все, все, с меня хватит, я вот так сыта, я унижена тобой, как не знаю кто, все, Павлик. Мне давно предлагает замуж один хороший человек, все, Павлик, прощай…
— Пакетики забыли, барышня или дамочка, — ворчливо проговорила ей вслед лифтерша. — Павел Иваныч, с пакетиками-то как будет?
— Возьмите себе! — крикнул он с лестницы. И подумал на бегу, что вернется Иринка, никуда не денется.
17
Накануне соревнований Василий Матвеев ночевал у Андрея Ольшевского.
— Не спишь, Андрюха?
— Луна мешает. У, желтый глазище!
— На Луне, знаешь, вулканы открыли. Ты что это в окно кидаешь?
— Это я в луну. Представляешь: бомм — медный звон на всю вселенную. Осколки в сторону. И полная темнота.
— Трепло, а как же приливы и отливы?
— Боже мой, как я мог забыть! Оставить человечество без приливов и отливов и даже без лунатиков! Спасибо тебе, Вася, от имени шести частей света.
— Слушай, а чем это ты кинул?
— Так, гаечка какая-то завалялась.
— Какая гаечка? Чокнутый, это, наверное, моя! Где у вас выключатель?
— Да спи, пошутил я.
— Что-то не спится… Ничего, выиграешь послезавтра, вот тогда я посплю.