Легко понять, почему советские власти относились к Международному ПЕНу как к организации, враждебной строю, утвердившемуся в нашей стране. Сначала никаких национальных центров в ПЕНе не было, существовало лишь персональное членство по приглашению его создателей. Первыми членами ПЕНа стали самые крупные из живших тогда писателей Европы и Америки, те, кого при жизни уже считали классиками: Анатоль Франс, Кнут Гамсун, Генрих (чуть позже и Томас) Манн, Ромен Роллан, Герхардт Гауптман, Морис Метерлинк, Сельма Лагерлеф, Бернард Шоу, Роже-Мартен дю Гар, Синклер Льюис, Томас Гарди, Артур Шнитцлер, Леонгардт Франк и еще немногие другие. Получили также приглашение Бунин и Мережковский. Потом — и Горький, когда стало ясно, что он остается за границей, хотя и не в очень понятном качестве: изгнанника? эмигранта? командированного? пациента? Тот, не разобравшись, ответил согласием и выразил благодарность, потом спохватился (рядом с какими-то белогвардейцами? ни за что!) и дал отбой.
С тех пор Горький и стал главным тормозом на пути русских литераторов во всемирную писательскую семью. Интересы вождя всех времен и народов и вождя советских писателей полностью совпали: они оба, хоть и каждый по-своему, не хотели оказаться под чуждым контролем и, пусть даже только формально, зависеть от решений, на принятие которых сами влиять не могли. Безнадежная попытка Бориса Пильняка, которого Горький и без того любил любовью брата, вернуться к этому вопросу была, конечно, отвергнута, и странно, что ее, эту попытку, ему потом не вменили в вину. В 1934 году Горький демонстративно уклонился от предложения приехавшего в Москву Герберта Уэллса (тогдашнего пеновского президента) открыть советским писателям доступ в ПЕН. Годом позже в письме А.С. Щербакову иносказательно, но недвусмысленно повелел в ПЕН не вступать. Партийные соколы и так в него не вступили бы, но авторитетное мнение Горького было, как никогда, кстати.
Затем наступило затишье, если можно назвать таковым эпоху Большого Террора: уж в этих-то условиях никто зазывать советских писателей в антитоталитарный клуб, разумеется, не собирался. Началась война — и союзная антифашистская держава обрела как будто другой облик. Почтение к Советскому Союзу, который в самых трудных условиях сражался с гитлеровской военной машиной, было тогда огромным. Демонстрируя это почтение, секретариат Международного ПЕНа через советского посла И.М. Майского несколько раз обращался к руководству Союза писателей, предлагая вступить во всемирное писательское содружество. Майский горячо рекомендовал принять это предложение. Его поддержал в письмах Вышинскому и в ЦК председатель правления Всесоюзного Общества культурной связи с заграницей (ВОКС) В.С. Кеменов. Затея провальная: не такие уж лопухи сидели в Кремле, чтобы войти в организацию, главной целью которой была и осталась борьба со всем, на чем стояла советская власть!
Роясь в некогда закрытых архивах, я нашел недавно один документ, содержание которого говорит само за себя (публикуется впервые):
Секретно ЦК ВКП(б)
Товарищу Жданову А.А.
6 мая 1947
63-С
Союз Советских Писателей СССР получил через Чехословацкий ПЕНклуб предложение Международной Федерации ПЕНклубов (центр в Лондоне) писателям СССР вступить в Международное объединение ПЕНклубов. На аналогичные предложения, трижды поступавшие из Лондона в 1941, 1943 и 1944 гг, наш ответ был отрицательный.
Международный ПЕНклуб через шведов добивался участия советских писателей в происходившем в июне 1946 г. в Стокгольме XVIII международном конгрессе ПЕНклубов.
Во время пребывания депутатов Верховного Совета СССР в Англии представители ПЕНклуба — англичане обратились ко мне и тов. Симонову с предложением о создании ПЕНклуба в СССР. Мы ответили отказом.
Мы считаем также нецелесообразным принять предложение Международного ПЕНклуба послать на созываемый в Цюрихе 2–6 июня 1947 г. международный конгресс ПЕНклубов своего представителя в качестве наблюдателя.
Просим Ваших, Андрей Александрович, указаний.
Генеральный Секретарь
Союза Советских писателей СССР
А. Фадеев
На письме — резолюция: «т. Фадееву. Согласен с Вашим мнением. Жданов. 8/6 47».
С этим мнением наверху были согласны еще многие годы, хотя Международный ПЕН, хорошо понимая, с кем имеет дело, новых усилий не предпринимал. Строго говоря, и те, давние, сороковых годов, тоже производили довольно странное впечатление: организация, декларировавшая абсолютную независимость от властей какой бы то ни было страны, обращалась к официальной инстанции, созданной тоталитарным режимом и полностью ему подчиненной, с предложением отрядить наблюдателей на свой конгресс! Даже и при благоприятном ответе — кто бы стал «наблюдать» и что бы он там увидел?!
Сорок лет спустя Международный ПЕН уже не ждал от «соискателей» из Советского Союза ничего хорошего и с опаской следил за тем, как Кремль меняет былую политику. Генеральный секретарь Международного ПЕНа Александр Блок признавался впоследствии: «Вступления советских писателей в ПЕН-клуб опасались не только власти СССР, но и мы тоже. Мы не знали, какую „пятую колонну“ нам могут внедрить. <…> Русский центр, однако, не только оправдал наши надежды, но и превзошел все ожидания. Это просто чудо — то, каким он стал… Это сейчас один из самых сильных, самых влиятельных центров международного ПЕНа, повернувший его к острейшим проблемам современности».
Александр Блок, которого знают во Франции как писателя Жана Бло, сыграл исключительную роль при вхождении российских писателей в ПЕН. Это он убедил скептиков в том, что Русский центр составили писатели высокого уровня, известные в своей, и не только своей, стране, но главное — что это именно те писатели, которые словом и делом отстаивают основополагающие принципы ПЕНа: независимость и свободу.
Родившийся в Москве и увезенный во Францию совсем малым ребенком, сын крупного издателя и кинопроизводителя, Александр Блок сохранил любовь к российским корням, которая проявилась и в его творчестве, и во всей его неутомимой общественной деятельности. Автор книг о Гончарове («Немыслимый реализм») и Набокове, романов и повестей, где действие развивается в русской среде, он внимательно следил за тем, что происходит в литературе, которую тогда называли советской. Европейский интеллигент, полиглот, дипломат, многие годы проработавший в ООН и Юнеско, неутомимый борец за свободу слова, он вместе с женой, художницей Надей Блок (из хорошо известной в России семьи Загоскиных), перевел на французский ахматовскую «Поэму без героя» и опубликовал ее (1962 год) в авторитетном литературно-публицистическом журнале «Preuves», предварив перевод таким предисловием: «Настанет день, когда Советский Союз поймет, что он может гордиться Ахматовой ничуть не меньше, чем Гагариным или Титовым». Он не знал, что Ахматовой привезли этот номер журнала и что ей очень понравился перевод.
Ни у кого не возникло сомнения в том, кому быть первым президентом Русского ПЕНа. Им стал Анатолий Рыбаков, имя которого тогда гремело по всему миру. Его «Дети Арбата» были уже изданы в десятках стран. Появилось и продолжение — «Тридцать пятый и другие годы». Книги его воспринимались не как литература в собственном смысле слова, а как документированная правда о терроре, как новаторское исследование «феномена Сталина», осуществленное не западным, а советским автором: не извне — изнутри…