Но никакой помощи я оказать уже не могу. Теперь, если есть в ней нужда, ее получают иначе: полезным знакомством в сауне или на корте, еще лучше — просто зелеными. Мне от этого только легче: стало больше времени для общения с собою самим. С Бахом и Моцартом. С книгами и архивами. И с компьютером, счастливо собой заменившим старомодный бумажный лист.
Новые книги, которые, благодаря этому, я смог написать, изданы во множестве стран и, значит, дали мне новых читателей. Сотни печатных отзывов на эти книги (только в Швеции их свыше двухсот) непреложно свидетельствуют о том, что автор читаем и понят. Среди тех, кто на них откликнулся, — не отписочной строчкой, а содержательными статьями, — Исайя Берлин, Джон Ле Карре, Роберт Конквест, Фицрой Маклин, Адам Улам, Роберт Такер, Уильям Лакер, Ричард Пайпс, Франсуа Фюре, Элен Каррер д'Анкосс, Пьер Дэкс, Анжело Ринальди, Мишель Лабро, Дэвид Ремник, Джульетто Кьеза, Бен Янгфельдт, Стаффан Скотт, Томас фон Вегезак, Джордж Уолден, сэр Фрэнк Робертс, Александр Блок, Арнолд Бейхман и еще много других писателей, историков, политологов, журналистов. А вот в папке с отзывами, появившимися на родине, вряд ли наберется и двадцать листочков — за все годы!.. Из них самые страстные появляются в нежно меня полюбившем журнале под названием «Наш современник», за что я ему от всей души благодарен.
Несколько из написанных книг, в том числе и самые важные, дома не вышли вообще: в родной стране, где теперь печатается все, что ни попадя, издателя для них не нашлось. Я не печалюсь: тот, кто захочет, их все равно прочитает. Не сегодня, так завтра.
Большую часть года я провожу теперь в давно и нежно любимом Париже. В двух шагах — Монпарнас и Сен-Жермен, Марсово поле и Эйфелева башня. Меня окружают великие тени и добрые современники — новые друзья. В мою небольшую квартирку часто приходят французские писатели и художники, ученые и журналисты: им здесь не тесно, им нравятся парижские застолья на московский лад, им хочется говорить о России, о ее прошлом и будущем. Скрасившая мою жизнь преданная умница Сурия, оторвавшись от своей диссертации, от выставок, которые она устраивает для парижан, успевает готовить, подавать на стол и вести интереснейшие беседы. Иногда она кормит гостей борщом, пельменями, гречневой кашей — французы млеют от этой экзотики и ждут новых встреч. И кушаний, и разговоров. А вот московские друзья, те заглядывают все реже и реже. Борщом их не удивить, иных стимулов, похоже, и нету.
Жизнь продолжается. Значит, продолжаюсь и я — в этой, уже совершенно другой и вечно прекрасной, жизни. Продолжусь столько, сколько еще мне оглушено дней.
Dum spiro spero. Пока дышу — надеюсь. Надежд много — пусть сбудется хотя бы одна: свернуть окончательно шею чуме двадцатого века — фашизму и коммунизму. Ничего иного у судьбы не прошу. Что мог, то сделал. Теперь слово и дело — другим.
Иллюстрации
