О деле «Океан» впоследствии было немало написано, точнее всего — и подробнее — может о нем рассказать один из лучших следователей времен загнивания и упадка советской империи Владимир Колесниченко, которого, естественно, власть предержащие быстро съели за его талант и энергию, изгнали с работы, дабы не слишком усердствовал и не мозолил глаза. Я же вспомнил об этом деле лишь потому, что иначе трудно понять, как зародилась, оформилась и развилась одна из самых первых и самых могущественных советских мафий, вовлекшая в свой круг все звенья советской политической структуры, включая самого верного ленинца — главу коммунистической партии и советского государства, — его челядь и членов его семьи.
Несколько лет назад словечко «мафия» стремительно вошло в наш обиходный язык, им не пользуется ныне разве что тот, кому обрыдли газетно-телевизионные штампы. Стереотип сложился, и он непробиваем: мафия — теперь она повсюду — это порождение нового строя, который презрительно именуется демократическим.
Корни нынешней мафиозности уходят в советские годы, в брежневскую эпоху, когда уже были созданы все условия для того, чтобы мафия политическая переросла в политико-криминальную, когда должность сама по себе автоматически вела к обогащению, а деньги и связи открывали путь к должностям. Изменились только структура (единая пирамида превратилась в тысячи пирамид), масштабы и методы: что верно, то верно, — миллиарды долларов так открыто и так беззастенчиво в ту пору еще не крали. Но зерна были посеяны и уже дали всходы, так что биография русской мафии начинается с мафии советской: я был невольным свидетелем ее зарождения и первых ее проявлений.
12 ноября 1980 года в «Литературной газете» был опубликован мой очерк «Ширма» — о бывшем сочинском мэре Вячеславе Воронкове. Должностные лица такого масштаба до той поры были неприкасаемы. Для журналистов — бесспорно. На страницах газет мздоимцами иногда представали директора магазинов, еще реже мелкие сошки районного масштаба. Добраться до «народных избранников», подступиться к хозяевам городов, тем паче таких, как курортная столица страны, было практически невозможно. И воронковская вилла с поющим фонтаном, и его склад золотых цепочек, кулонов, колец, и пачки советских банкнот, цена которым уже и тогда была грош, — сегодня все это выглядят смешным и жалким на фоне дочиста разворованной, опустошенной России. Тогда это потрясало — и своей непривычностью, и обнажением того, что тщательно и жестко скрывалось.
Чаковский сам прочитал очерк в гранках, но не возмутился, как это случалось раньше, а решил заручиться хоть чьим-то согласием. На всякий случай. При мне он позвонил одному партчиновнику относительно среднего, по его критериям, ранга, имевшему, однако, влияние на самом верху: заместителю заведующего каким-то важным отделом ЦК Николаю Петровичеву — он с ним был на короткой ноге. Рассказал схематично, без всяких подробностей: есть материал про исполкомовского начальника в Сочи, — имеются ли в связи с этим какие-нибудь рекомендации? Или, может быть, возражения? Ни рекомендаций, ни возражений не было, так что вопрос теперь считался вроде бы согласованным. «Кто будет против?» — спросил Чаковский и, выслушав ответ, прокомментировал: «Этот толстяк? Ничего, пусть похудеет». Я знал, что в кабинетах на Старой площади эта кличка закрепилась за хозяином Краснодарского края Сергеем Федоровичем Медуновым (в пределах самого края его звали куда более выразительно: «Кабан»). Из-за непомерной тучности он не мог зашнуровать свои ботинки — помогали услужливые сотрудники.
С «Литературной газетой» у Медунова были старые счеты. Когда-то на ее страницах была напечатана статья Алексея Каплера «Сапогом в душу». Сегодня она показалась бы невинным булавочным уколом, но в свое время явилась смелым поступком и наделала много шума. В ней рассказывалось о том, как начальник милиции города Сочи расправился с ни в чем не повинным молодым рабочим, загнав его в тюрьму за вымышленное преступление, — только из-за того, что тот имел несчастье понравиться его дочери. Опасаясь, как бы эта девочка из номенклатурной семьи не вышла замуж за мальчишку без роду, без племени, всемогущий папа не пощадил даже дочери, которую подверг неслыханному унижению: собрав родных и знакомых, он публично осуществил проверку ее девственности.
Этот сюжет был особенно близок Каплеру — он накладывался на факты его собственной биографии. Публикуя статью, газета думала, что бросает вызов всего-навсего рядовому милицейскому чину, оказалось же, что задет сам первый секретарь сочинского горкома партии. Им и был тогда никому не известный Сергей Медунов. Отец потерпевшей и хозяин курортной столицы состояли в одной деловой связке, формируя клан, который годы спустя получит название «краснодарской мафии». В сущности, это уже был ее зародыш. Но газета, естественно, ничего об этом не знала: казалось, что Каплер написал про «частный случай на моральную тему».
Шел 1962 год. Страна пребывала еще в эйфории хрущевской оттепели, и никто не придал значения звонку из Сочи: секретарь горкома грубо отчитал редактора за то, что публикация «не согласована с партией». Редактором был тогда Валерий Косолапов, хоть и номенклатурный журналист-администратор, но не слишком поднаторевший, как видно, в аппаратных играх. Чаковский бы прислушался, что-то где-то с кем-то согласовал бы. А Косолапов проявил легкомыслие.
За первым звонком последовали второй, третий, четвертый. Уже из Москвы. Уровень звонивших поднимался все выше и выше. За сочинским губернатором явно стоял кто-то еще. Отношения с Хрущевым у Медунова давно уже разладились. Тогда кто же? «Брежнев, — уверенно сказал мне Каплер годы спустя. — Они там уже законтачили. В баньке или на пляже, не все ли равно…».
Брежнев был тогда председателем президиума Верховного Совета СССР. Все-таки не генсек. Не Хрущев!.. Быть может, поэтому газета отделалась легким испугом: Косолапова сняли, отправив его редактировать «Новый мир», Каплеру надолго запретили печататься, сотрудники, готовившие публикацию статьи, получили взыскания, а газета «Советская Россия», уже и тогда отличавшаяся «интеллигентностью» и «гуманизмом», огрела «ЛГ» дубиной-опровержением, озаглавленным «Сапогом в лужу».
Годы спустя мы прогуливались как-то с Каплером возле нашего общего дома. Я вспомнил про тот эпизод, спросил, почему за маленького чиновника (с кремлевских высот начальник сочинской милиции выглядел все же очень маленьким холмиком) вступились столь могучие силы. Каплер подмигнул, улыбнулся, деликатно намекая на мою святую наивность, и пропел в ответ куплет из старого пошленького романса: «Ах, всюду деньги, деньги, деньги, всюду деньги, господа. А без денег жизнь плохая, не годится никуда». Я тоже посмеялся, воспринял это как шутку, как желание уйти от серьезного ответа.
Прошло еще несколько лет. Только тогда я понял, что не было никакой шутки, но и точности объяснения не было тоже: служебная связка это не просто деньги в купюрах, это нечто гораздо большее. Все — в круговой поруке, все — друг у друга в заложниках. Клановая психология, клановая мораль.
Публикация очерка «Ширма» готовилась в строжайшей тайне. Были приняты чрезвычайные меры — они позволили избежать утечки информации. Опыт подсказывал: силы, которые стояли за мафией, или, точнее, входили в нее, слишком могучи. Настолько могучи, что, прознай они про планы газеты, очерк не появился бы. Без конспирации было не обойтись.
В еженедельной газете полосы готовятся заблаговременно. Их можно увидеть не только в наборном цехе, но и на стене — в кабинетах редактора, его заместителей, ответственного секретаря. На этот раз мы приняли меры предосторожности: полосы нигде не висели, вместо них, чтобы сбить с толку даже своих сотрудников, были повешены страницы с другими, не намеченными к публикации в ближайшем номере, статьями, а по редакции пущен слух, что очерк запрещен телефонным звонком какого-то высокого чина. И наоборот, редакционному цензору, который обязан сигнализировать начальству о любом подозрительном материале, я сам доверительно сообщил, что заказ получен с самого верха: звонил чуть ли не член политбюро. Не знаю, поверил ли мне опытный цензор, но своим шефам не настучал, возложив всю ответственность на Чаковского: как-никак тот был кандидатом в члены ЦК КПСС.