Прокурор не стал говорить о том, что следствие ведут люди, в которых он абсолютно уверен. И даже о том, что сам за ним наблюдает: не время от времени, а каждодневно. Он знал: это не прозвучит… Привел довод простейший: признания у подследственных нет нужды выбивать, потому что нет нужды и в самих признаниях. Следствие располагает таким количеством доказательств, что признался обвиняемый или нет, значения это вообще не имеет. Да и если подумать: кто бы решился в те, советские, времена предъявить обвинение и дать санкцию на арест людей такого высокого положения, у которых столь мощные спины, предварительно не имея запаса улик, многократно выверенных на прочность?!
Ему не дали договорить. «Замахнулся на партию! — кричал Медунов. — Избивает лучшие кадры!» И — еще пронзительней, еще надрывней: «Это вам не тридцать седьмой год!».
То, что лучшими кадрами эта публика считала воров и мздоимцев, растленных невежд и фальсификаторов, загонявших страну в тупик, — это не особенно удивляет. А вот про тридцать седьмой — это было и неожиданно, и толково. В самую точку. Делая все, чтобы забыть, замолчать правду о трагедии Большого Террора, всплыв, как пена, на ней, себя, когда настало время спасаться, они причислили к жертвам того беззакония, унесшего тысячи действительно лучших, рядом с которыми эти просто не состоялись бы. Ни за что. Никогда. Вот какую драматургию опять сотворила жизнь!
Невольным участником его низвержения оказался и я: Найденову вменили еще в вину публикацию очерка «Ширма», к которой он не имел ни малейшего отношения. Особенно близко к сердцу почему-то приняли его публикацию на Украине, хотя Сочи расположен совсем на другой территории. В Москву, на заседание инквизиторов, примчался украинский фюрер Владимир Щербицкий. Кликушествовал: «опозорили на весь мир», «дискредитация советской власти»… Традиционный набор демагогии, аргументы чинуш, вопивших о гласности, но боявшихся ее, как чумы. Мог ли Найденов там на это хоть что-то ответить?
Участь его была решена. Ему предложили покинуть зал. Ведший заседание секретарь ЦК и член политбюро Андрей Кириленко вдогонку его оскорбил — грязно и низко:
— Какой мудак нам подсунул в прокуратуру это говно? — нарочито громко спросил он своих боевых партийных товарищей.
Так тогда повелось (только тогда?), что брань в устах партийных владык называлась не хамством, а прямотой, простецкой душевностью, милым и непосредственным проявлением возвышенных чувств. Ответить так, как положено отвечать на хамство и наглость, мог бы только самоубийца.
Не обернувшись, Найденов ушел. Проглотил.
Об этом эпизоде, имевшем ко мне пусть и косвенное, но все же достаточно близкое отношение, я в ту пору, конечно, не знал: партийная тайна! Отзвуком его явился звонок Найденова — короткий и нервный.
— На Украину, — сказал он, не вдаваясь ни в какие подробности, — вам ездить тоже не следует.
— Причем тут Украина? — полез я в бутылку, задетый тем, что загадки плодятся, а разгадок, увы, не предвидится. — Разве Сочи теперь в Крыму?..
— Не балагурьте, — отрезал Найденов. — Ваша эрудиция неуместна. Мое дело предупредить…
11 ноября 1981 года Найденова сняли с поста заместителя генерального прокурора СССР. Причина указана не была. Даже тем, кто работал под его руководством, ничего не объяснили: информацию заменяли слухи, один другого нелепей. Считалось естественным: такие решения не обсуждают. Смиряются — и конец!..
Участь тех, кто пытался вступиться за Найденова или даже просто ему сочувствовал, оказалась плачевной. Сняли с работы прокурора города Сочи Шинкарева — он замахнулся на истинных преступников, а надо бы — на тех, кто восстал против них. Прокурору Краснодарского края Борису Рыбникову, вознамерившемуся вступиться за Найденова на заседании коллегии союзной прокуратуры, просто не дали слова: «По Найденову есть постановление ЦК, обсуждению не подлежащее». Преследованиям — с неизбежным финалом — подвергся один из «найденовцев», прокурор Пензенской области Виктор Журавлев: он тоже хотел было следовать закону, а не указаниям обкомовского начальства. Не дожидаясь расправы, ушел в отставку прокурор Кустанайской области Лев Иванов. Впоследствии он прислал мне подробное письмо, рассказав о том, как «каленым железом выжигали повсюду найденовскую линию на уничтожение партийных кадров», то есть попросту зарвавшихся коррупционеров, заложивших основу для создания сначала советской, а потом уже и российской мафии, охватившей своими щупальцами всю страну.
Без куска хлеба опальный прокурор не остался. Его трудоустроили: заместителем начальника Академии МВД. Пригодилась полученная когда-то ученая степень… Драматургия сделала новый вираж: попробуй придумай! Пригрели Найденова — так получилось — именно те, вокруг кого уже сжималось кольцо: Щелоков, Чурбанов. И иже с ними, как писалось когда-то. Они неизбежно попали бы в орбиту идущего следствия, если бы вдруг перед ним не опустили шлагбаум. Теперь те, кому он неизбежно должен был сломать жизнь (по их же, конечно, вине), оказались в роли его спасителей.
Год спустя умер Брежнев. За некие, не названные вслух, «злоупотребления» были выведены из состава ЦК и Щелоков, и Медунов. Воздух в стране вроде бы стал очищаться. Задул, пока еще робко, совсем другой ветер. Найденов, никогда не роптавший, не ударивший палец о палец, чтобы себя защитить, принял решение: напомнить о том, как расправилась с ним краснодарская мафия. Какие силы пустила в ход. И с чьей помощью преуспела. Было самое время напомнить об этом: даже хам, бранившийся ему вослед, даже и он, могучий и грозный Андрей Кириленко, находился уже на заслуженном отдыхе. И вмешаться не мог.
Решение об отмене решения состоялось. Одно оставалось открытым: какую работу дать бывшему прокурору? Найденов стоял твердо и ни на какие компромиссы идти не хотел. Он просил возвратить его на тот пост, с которого был изгнан. Только на тот, и ни на какой другой. Пусть даже очень значительный и очень престижный.
Это казалось дерзостью, вызовом, нарушением всяких традиций. Нескромностью, если не хуже. Позже один коллега Найденова, доброжелатель — не враг, уверял меня: «Такой ультиматум ему не делает чести». Другой — скорее уж «зложелатель» — был еще категоричней: «Просто-напросто карьерист».
Карьеристы, обвиняющие в карьеризме своего антипода! Вор, кричащий: «Держите вора!». Старая песня. Бессмертная песня. До сих пор имеет успех.
Невидимые тормоза продолжали действовать. Вопрос «согласовывали» еще полгода. Наконец в июле восемьдесят четвертого Найденову вернули тот пост, с которого он таинственно был отстранен, передав под его начало уже не следствие, а надзор за рассмотрением в судах уголовных дел. И еще — общий надзор за законностью.
Я не знаю точно, какое количество несправедливых, бессмысленных приговоров, вынесенных в так называемые застойные годы, было им опротестовано. Им самим или по его указанию. Получили свободу, а то и полную реабилитацию многие хозяйственники, трудяги, умельцы, не болтавшие о работе, а делавшие ее, нарушая при этом административные доты, априорные схемы, запреты, рожденные аппаратным усердием. Подверглись атаке плоды узколобого нормотворчества ведомств, где увязала и задыхалась любая человеческая активность.
Мне самому удалось тогда с помощью Найденова сокрушить всего два приговора, поставивших было крест на судьбе нескольких одаренных людей.
По одному — суровейшему наказанию подверглась группа и инициативных инженеров (двое из них были с учеными степенями), сумевшая из отходов наладить производство дефицитной бытовой электротехники и снабдить ею в кратчайший срок несколько районов. Им, естественно, впаяли организацию «подпольных цехов» и «частнопредпринимательскую деятельность». Деньги с этой деятельности они, конечно, имели, но и потребители имели за очень скромную плату то, что им было так необходимо в их повседневной жизни. Читателю, выросшему уже в другое время, этот бред понять не дано, — зато советские законники запросто разрушили отлично налаженную систему производства и сбыта, а у тех, кто все это наладил не по их идиотским правилам, отняли у кого три, а у кого и пять лет жизни.