Я скрыл от ленфильмовцев, какую реакцию вызвал очерк в совсем уж неожиданном для данного случая ведомстве: в Главпуре министерства обороны. Какое, казалось бы, дело Главпуру до несчастного случая, приключившегося с профсоюзной туристской группой в кавказских горах? Оказалось, большое. Очерк, по компетентному мнению докторов военных наук, выдал некоему врагу строжайшую тайну: о «падении морального духа советских людей», не готовых к взаимопомощи в экстремальных условиях и, напротив, готовых на все ради шкурного своего спасения. Тем самым — так получалось — «враг» получил информацию о «слабой боеспособности наших солдат».
Не знаю, как уладил главный редактор «ЛГ» этот дурацкий конфликт, но вскоре от нас отстали, а Чаковский повелел мне не включать очерк в книгу и вообще постараться о нем забыть. Я не послушался, убежденный в том, что вскоре не я забуду о нем, а сами профессора-генералы. Так и случилось. Зато от военных эстафету подхватил бдительный редактор все того же Госкино Игорь Владимирович Раздорский: по его указанию чуть ли не все кинотуристы, в отличие от тех — реальных, взаправдашних, — бросались на экране помогать друг другу, и даже единственный отщепенец оказался спасенным никого и никогда не покидающими в беде благородными советскими комсомольцами.
Этот Раздорский, кстати сказать, загубил на корню много других моих предложений. Хорошо помню его реакцию на заявку о сценарии фильма, в основу которого должен был лечь еще один случай из жизни. Бывший герой войны, чтобы вызволить фронтового друга, от которого все равнодушно отвернулись, когда он запутался в преступных сетях, начинает распродавать свои боевые награды и за это попадает в тюрьму. «Вы решили посмеяться над нами? — уставился на меня Раздорский. — Или вы всерьез считаете такой сюжет проходимым?» Каждый раз, когда я предлагал что-нибудь новое, он спрашивал, даже не утруждая себя чтением заявки: «Опять что-то кусачее?» Сюжеты и впрямь кусались и, значит, были обречены.
Один, однако, пробился. Я обязан этому настойчивости Фрижетты Гукасян и Михаила Кураева, будущего известного прозаика: их редакторские усилия преодолели сопротивление цензоров и перестраховщиков. Режиссер Валерий Гурьянов перенес на экран сюжет очерка «Завтрак на траве» — о шофере Мухине (даже фамилию прототипа мы сохранили), отбившем нападение хулиганов, защитившем себя и свою семью, но угодившем в тюрьму за убийство громилы. В фильме «Средь бела дня» снимались Валерий Золотухин, Светлана Немоляева, Андрей Толубеев, Любовь Виролайнен, Валентина Ковель и еще много других, творческое общение с которыми доставило мне истинное наслаждение.
Они с неподдельным волнением вживались в свои роли, прекрасно сознавая, что будущий фильм это, если хотите, больше, чем фильм. Ибо вторгался он в нерешенную проблему огромной общественной важности: что лучше — спасаться бегством (не только от хулиганов в буквальном смысле этого слова!) или давать отпор любому надругательству над достоинством и честью? Спасаться — и этим избавить себя от риска? Или сопротивляться, почти неизбежно обрекая себя на страдания? Съемочная площадка, как до этого заседания художественных коллегий и редакционных советов, нередко превращалась в дискуссионный клуб. Я увидел тогда в актерах, будто бы зацикленных на своих чисто профессиональных проблемах, людей думающих, любознательных, неравнодушных, озабоченных тем же, что заботило всех нас.
И впоследствии, когда с помощью других замечательных актеров воплощались на экране волновавшие меня ситуации и, значит, ставились проблемы, за ними стоящие (телефильмы «Новоселье», «Птичье молоко», «Опасная зона»), я столкнулся с таким же актерским сопереживанием, и не требовалось больших усилий, чтобы зажечь этих талантливых людей осознанием их вовлеченности в важное общественное дело. Вообще мне очень повезло. Взятые прямо из жизни, мои герои обрели плоть и кровь благодаря актерскому дарованию тех, кто все понимал с полуслова: Николай Волков, Зинаида Славина, Зинаида Кириенко, Антонина Дмитриева, Наталья Сайко, Ольга Науменко, Михаил Кокшенов, Юрий Васильев, Николай Скоробогатов, Евгений Меньшов, руководимые моим школьным товарищем, режиссером Вячеславом Бровкиным, доставили радость содружества во имя общего дела.
«Новоселье» и «Птичье молоко» появились при благожелательной поддержке Татьяны Пауховой, которая успешно возглавляет сейчас канал «Культура», и тогдашнего главного редактора литературно-драматических программ Центрального телевидения Константина Степановича Кузакова. Он уже успел сыграть добрую роль в моей жизни. Будучи директором издательства «Искусство», Кузаков выпустил мои книги «Издательство и автор» и «Автор в кино». Работать с ним было довольно легко, вопреки ходячему мнению о его жесткости и непримиримости. Он умел слушать, доводы автора не отвергал с порога, а пытался понять и найти общий язык. Когда в 1986 году он покинул свой пост на телевидении, прекратилась и моя работа с оставшейся командой. Возможно, это чисто случайное совпадение, но факт остается фактом…
Имя Кузакова теперь хорошо известно. В эпоху гласности газеты раскрыли то, что давным-давно уже не было секретом для множества людей, с ним общавшихся. Константин Степанович скорее всего («скорее всего» — поскольку «документа» на этот счет никто не видел) был внебрачным сыном товарища Сталина, рожденным в тех самых сибирских краях, где неистовый подпольщик отбывал очередную ссылку. Кузаков никогда никому ни единым словом или намеком не напоминал о своем происхождении и безропотно принимал разные наказания, которым его за какие-то провинности время от времени подвергали. Похоже, Сталин чтил его больше, чем «законных» детей, держал его в поле своего зрения, но ни разу не вмешался в его судьбу. Сюжет любопытный, помогающий разобраться во фрейдистских комплексах вождя всех народов, — сюжет, который еще ждет своего исследователя. Не политика, не психолога, а художника.
Очерку «Завтрак на траве», а затем и фильму «Средь бела дня» было суждено взбудоражить общественное мнение и даже повлиять на принятие очень важных решений. Но прежде всего я столкнулся с поразительным, дремучим упорством, которое проявляет ложь, чтобы настоять на своем. Даже после того, как она разоблачена и посрамлена.
Пришли в редакцию несколько московских студентов, будущих журналистов. Человек пять или шесть. Рассказали, что один их преподаватель посвятил половину лекции разносу «Завтрака на траве»: так, мол, будут всех линчевать, если следовать за этим писателем. Оставили мне свои конспекты с записями его речений, которые поразили меня правовой зашоренностью и какой-то личной задетостью моим злополучным очерком.
Сначала студенты, как видно, не без интереса слушали смелую критику, которой он подвергал выступление популярной газеты. Но что-то, однако, задело… Неувязки ли, фальшь ли? Или просто неадекватная страсть, с которой преподаватель-юрист громил, сокрушал и опровергал? Фамилия его мне показалась знакомой. Так и есть — сын судьи, многократно отвечавшей родителям Мухина и его жене: приговор правильный, оснований к отмене нет. Я давно знал эту судью, наша газета не раз писала о ней, печатала ее статьи. Без всякого основания выделяла из общего судейского ряда: и гуманна, мол, и справедлива, и объективна. Теперь ее «объективность», помноженная на уязвленное самолюбие, предстала во всей красе.
Уязвленный таким поношением «ЛГ», Сырокомский позвонил декану факультета, где преподавал ее сын, — профессору Засурскому, давнему другу газеты. Тот сразу понял пикантность сложившейся ситуации и принял надлежащие меры. Молодой юрист вынужден был извиниться. Публично. Сквозь зубы. Хорошо сознаю, каких мук ему это стоило. Но после выхода фильма по семейной гордости был нанесен еще один мощный удар. Даже, собственно, два.
В Верховном суде СССР, когда принимались руководящие указания в связи с судебной практикой по делам о необходимой обороне, членам Пленума и приглашенным судьям показали фильм «Средь бела дня», чтобы тех, кого приходится им судить, — не роботов, а живых людей, — они увидели в реальной обстановке, приводящей к трагической развязке. Прониклись бы их чувствами. Поставили бы себя на их место.