Я ждал той самой — первой! — фразы. И она прозвучала:
— Перед вами сидит особо опасный преступник, которого ищут по всей стране. Вы можете позвонить в милицию, сдать меня и получить десять тысяч рублей.
Чтобы я не воспринял его заявление как плоскую шутку или как бред сумасшедшего, он вытащил из портфеля сложенную вчетверо афишу: ее украшал портрет человека, сидевшего напротив меня. «Всесоюзный розыск… Особо опасный преступник… Сообщить за вознаграждение…» И — жирно, огромными цифрами: «10000 рублей».
Как он и предполагал, я не кинулся к телефону, и тогда мой посетитель продолжил рассказ.
Бакинец Годолий Авербух, по образованию экономист, занимавший среднего уровня должности в бухгалтериях различных хозяйственных организаций, часто привлекался как эксперт при проведении следствия по делам о хищениях. Пока дело касалось мелочевки и не затрагивало никого из сильных мира сего, это вполне устраивало бакинских следователей, ибо специалистом Авербух был превосходным, трудился за малые деньги с большим старанием и никогда не подводил. Но однажды, занимаясь одним пустяковым, казалось бы, делом, он имел неосторожность выйти за рамки…
Дело возбудили против работницы одной из бакинских бензоколонок, случайно уличенной каким-то «народным мстителем»: он увидел, что она продавала частнику бензин, предназначенный для государственных автомашин. Такие действия (многие, думаю, помнят) совершались тысячами ежечасно, ежеминутно и повсеместно — попадались лишь те, кто совсем уж потерял всякую осторожность и стыд. Авербух сразу же понял, что нити тянутся далеко и что на одной работнице дело замкнуться не может. Он требовал полного следствия — во всем объеме, который ему открылся. Ордер на изъятие финансовых документов бензоколонок за последние три года был выписан, но, когда пришли делать выемку, добрая их половина куда-то исчезла. Еще две недели назад Авербух держал их в руках и делал выписки, а теперь документов просто не оказалось.
Вскоре исчезло и то, что пока еще оставалось и уже находилось в прокуратуре: одной прекрасной ночью их кто-то «выкрал», топорно и грубо взломав замки… Начали было давать правдивые показания свидетели — шоферы автобусов и грузовиков: у одного сразу же подожгли квартиру, сын другого попал под колеса автомашины, брата третьего без всякого повода уволили с работы. Остальные свидетели — теперь уже все, как один, — ссылались на плохую память.
Дело сфабриковали против самого Авербуха. Люди, которые стараниями эксперта отбывали наказание в тюрьме, вдруг вспомнили, что он у них вымогал взятки. Цифры назывались огромные — бумага все терпит. Благодаря своим давним связям Авербух узнал, что выписан ордер на его арест. Когда за ним пришли, он уже был далеко, укрывшись в сельском доме старого фронтового друга. Всесоюзный розыск объявляли у нас довольно редко: слишком громоздкой была процедура получения санкций, слишком дорогостоящим сам процесс. На этот раз и подписи собрали немедленно, и на деньги не поскупились.
К тому времени, когда Авербух появился у меня, он успел сменить не менее четырех укрытий в разных городах страны. С огромными предосторожностями, стараясь не выдать свое местопребывание, он отправлял письма и телеграммы — в Кремль, в КГБ, генеральному прокурору, — призывая вмешаться, помочь. Он не мог указать обратного адреса, поэтому и не ждал ответа. Но ответ, однако, получил: разгромом оставленной им в Баку квартиры, нападением на близких людей.
Подобная ситуация в моей практике еще не встречалась. Я просил Авербуха позвонить мне через несколько дней, а сам отправился к Найденову: как раз незадолго до этого он снова вернулся в прокуратуру после трехлетнего отлучения. Сказал уклончиво: пришло, мол, в редакцию письмо какого-то Авербуха — почему вы не принимаете никаких мер по его сигналам?
Выслушав меня, Найденов лукаво улыбнулся:
— Конспирация у вас не на высоте. Авербух был в редакции (он порылся в своих бумагах и нашел искомый листок) позавчера с пятнадцати тридцати до шестнадцати сорока и потом поехал на квартиру (Найденов назвал точный адрес), где он скрывается.
Помню, меня поразила не только эта осведомленность: Найденов уже не занимался следствием, — стало быть, его интерес был продиктован чем-то другим. Так потом и оказалось: к азербайджанской мафии он стал присматриваться еще до своего низвержения и теперь, вернувшись в прокуратуру, следил за тем, как идет с ней борьба. Увы, она практически не шла никак.
Первая же мысль обожгла сразу: сейчас Авербуха арестуют, и мне никому никогда не удастся доказать, что я абсолютно не причастен к свершившейся подлости! Найденов прочел мои мысли:
— Скажите Авербуху, что в этой квартире ему пока ничто не угрожает. Только пусть не разгуливает по улицам. Если будет что-то тревожное, я сообщу.
Все что угодно ожидал я услышать от заместителя генерального прокурора, но это!.. Он снова опередил мой вопрос:
— Вы даже не представляете, насколько точно ваш подопечный попал в яблочко. Бензиновая мафия одна из самых могучих в Азербайджане. Даже более могучая, чем хлопковая или рыбная. С ней связаны первые лица. И теперь у них есть защита не только в Баку, но и в Москве.
Догадаться, о ком идет речь, было нетрудно: незадолго до этого абсолютный монарх Азербайджана Гейдар Алиев стал полноправным членом политбюро, переехал в Москву и оказался первым заместителем премьер-министра. И все же всесоюзный розыск — до тех пор, пока он не отменен, — административный акт, обязательный даже для заместителя генерального прокурора. Как могло получиться, что «особо опасный преступник» вдруг оказался под его защитой в своем потайном убежище?
Найденов ответил не сразу. Похоже, ему не хотелось касаться строжайших оперативных тайн. Сказал коротко, без подробностей:
— Авербуха посадят в камеру с уголовниками. Кто-то из них затеет с ним скандал и в завязавшейся драке убьет его. Просто убьет… Без следствия и суда. Эта услуга дорого стоит, но те, кому нужно, обычно не скупятся.
Вряд ли за эту услугу платили тогда дороже, чем платят сейчас. Но она требовала куда больших усилий. Как это все было громоздко и неуклюже: розыск в масштабах страны, ордер на арест, внутрикамерная драка!.. И насколько просто теперь: подходит киллер, стреляет в голову из бесшумного пистолета и отправляется в казино прокучивать свой гонорар…
Сюжет с Авербухом какое-то время спустя имел нежданное продолжение.
Весной 1988 года председатель Союза кинематографистов Андрей Смирнов пригласил меня войти в жюри всесоюзного кинофестиваля, который на этот раз проходил в Баку. Сладостный год перестроечной эйфории побуждал иными глазами смотреть на успехи десятой музы. Фаворитом фестиваля не мог не стать только что освобожденный из цензурных тисков фильм Андрея Кончаловского про Асю Клячину: через двадцать один год после создания он все равно выгодно отличался от своих конкурентов не только уровнем мастерства, но и глубиной социального зрения. Конечно, я с радостью согласился оторваться от газетной текучки и вступить в спор с коллегами — о кино и, значит, — о жизни. Оторваться, однако, не удалось.
Немало бакинцев, узнавших из местной печати о моем приезде, попросили о встрече по делам отнюдь не киношным. Я снова оказался в раздрае между разными сторонами моего бытия, мучительно пытаясь не путать яичницу с Божьим даром. От всех атак удалось уклониться — кроме одной: попросил о встрече бывший прокурор Азербайджана Гамбай Мамедов, и тут уж упрашивать меня не пришлось. О драматичной его судьбе я был наслышан давно.
Гамбай Мамедов не был истовым и непоколебимым борцом с мафиозными кланами, уже сложившимися к тому времени в этой богатой республике, он лишь добросовестно выполнял указания свыше и в меру сил (но не больше, чем в меру) привлекал к ответственности то одного, то другого мздоимца и вора — тех, кому выпал несчастливый билет. Но он не стал и членом какой-нибудь мафиозной группы, не вошел — ни прямо, ни косвенно — в общую связку, и уже одно это делало его на своем ключевом посту человеком не только для этих групп бесполезным, но еще и опасным. Водился за ним и куда больший грешок: он обладал информацией, которую Первое Лицо в Азербайджане предпочло бы не предавать огласке.