Сегодня Гейдар Алиев — президент суверенной страны, его видная роль в мировой политике для всех несомненна, с новых высот его советское прошлое кажется мелким и уже несущественным, а реанимация этого прошлого не только досадной, но еще и бессмысленной. Но ведь с этим прошлым связаны судьбы миллионов людей, да и «новый» Алиев это тот же «старый», только принявший иную окраску. Жесточайшая битва за власть, которую он ведет, прибегая отнюдь не только к парламентским средствам, убедительно говорит о том, что старое партийное и особенно кагебистское прошлое многому его научило. К тому же я пишу не политический портрет главы государства, внезапно возникшего на мировой карте, — вспоминаю то, что было в реальности совсем в иные времена и имело прямое касательство лично ко мне.
Давно подмечено, что многие советские политические фигуры первого ряда сделали карьеру в КГБ, начав оттуда свое восхождение и опираясь на поддержку этого могучего ведомства: тот же Андропов, тот же Шеварднадзе… Алиев в этом ряду представляет особенно большую загадку — единственный из них всех, он вообще не имел никакого другого прошлого, кроме того, которое теперь снова почтительно называют чекистским. Война застала 18-летнего юношу не на призывном пункте, а в родной Нахичевани — в НКВД автономной республики, где он сразу (в восемнадцать-то лет!) получил высокое звание лейтенанта госбезопасности (соответствует воинскому званию майора) и должность заведующего секретным архивом республиканского НКВД. Этому предшествовало представление фиктивной справки о тяжелой форме туберкулеза легких, которым якобы болел этот цветущий молодой человек, — иначе он не смог бы спастись от призыва.
Получение такой справки мальчишкой из бедной семьи, известным до этого разве что участием в школьной театральной самодеятельности (играл Гамлета, между прочим), а тем более устройство на столь ответственный пост (в сталинские времена!) требовали чьей-то мощной поддержки. Эту версию убедительно подтверждают и последующие вехи беспримерной биографии молодого чекиста: в девятнадцать лет он возглавил секретный отдел («спецчасть») Совнаркома Нахичеванской автономной республики, в двадцать один — оперативный отдел НКВД всего Азербайджана.
Лишь один раз в его стремительно развивавшейся энкаведистской карьере произошел досадный сбой. Руководя «работой» всех азербайджанских сексотов, он распоряжался и несметным количеством конспиративных квартир, где штатные чекисты встречались с нештатными — с добровольными помощниками, как любили они изъясняться. Среди «добровольных» встречались и особы женского пола, а конспиративный квартирный фонд снимал проблему поиска места для тайных свиданий: в конце концов конспиративная квартира на то и конспиративная, чтобы там проходили именно тайные свидания. Вот там-то иные из добровольцев женского пола дарили ему свою любовь. Настолько ли добровольно, насколько служили вообще этому ведомству, — вряд ли это в точности мы когда-нибудь сможем узнать. Но одна, это уж точно, поддавшись, потом передумала, подняла шум — Сталина больше не было, страх перед бывшим ведомством Берии на какое-то время ослаб. Незримые покровители спасли героя-любовника: всего-навсего понизили в должности и воинском звании — ненадолго, конечно. Он быстро выплыл и стал набирать высоту.
Членом комиссии по проверке жалобы, которую написала жертва любовных притязаний Алиева, был тогдашний начальник следственного отдела госбезопасности Азербайджана Гамбай Мамедов, который девять лет спустя станет прокурором республики. Именно он требовал не спускать дело на тормозах, а разжаловать полностью «нарушителя моральных устоев». Да притом еще и отдать его под трибунал как дезертира: комиссия, проверявшая жалобу, вскрыла и это.
Вот какая сложилась необычная драматургия еще в середине шестидесятых годов: один «заклятый друг» — прокурор республики, а другой — председатель республиканского КГБ. Несколько лет спустя дуэт окажется в комбинации еще более сложной и драматичной. Первый «друг» по-прежнему прокурор республики, второй — безраздельный и абсолютный ее хозяин!
Без этих анкетных подробностей нельзя понять ситуацию, которая сложилась чуть позже: освоившись и укрепившись в кресле первого человека республики, Алиев начал кадровую прополку, стараясь избавиться от тех, кто был посажен на руководящие места его предшественниками, и расставить всюду своих людей. Убрать Мамедова было первейшей необходимостью — он не просто знал больше, чем полагается, но уже и успел проявить свою непокорность. Разделаться с прокурором, однако, было не так-то просто: назначение и смещение всех прокуроров без исключения еще со времен Ленина оставалось исключительной прерогативой Москвы. Но набрать телефонный номер «компетентного товарища» и сказать ему по-простецки: «Убери-ка ты от меня этого негодяя…» — тогда еще Алиев не мог. Приходилось ждать и готовиться. Готовиться и ждать.
От советских партийных вождей брежневского призыва — и в центре, и на местах — Алиев отличался одной, весьма важной, особенностью: он был совершенно чужд традиционных услад новой советской элиты. Ни «королевских охот», ни вельможных рыбалок, во время которых, случалось, спортсмены-подводники виртуозно подавали леща или щуку на крючок почетного удильщика, ни бань с массажистками, официантками и уборщицами весьма приятной наружности, — все это обошло Алиева стороной. Не потому, что он был принципиальным противником сладкой жизни, а потому, что сладость жизни состояла для него совершенно в другом, Он унаследовал сталинскую манеру бытового аскетизма. От положенных ему благ не отказался, но — без опереточной роскоши, без идиотских излишеств. И опять же — не из принципа, а по личной склонности к другим наслаждениям: абсолютной, неограниченной власти. С замахом на самый верх!
Другие вожди тоже стремились к власти как к средству обеспечить себе рай на земле. Для Алиева же сама власть и была раем. Не средством, а целью. И поэтому внешне его образ жизни — сравнительно, разумеется, — выглядел скромным. Не позволявшим в чем-нибудь его упрекнуть. Личный интерес его состоял в том, чтобы люди, которых он всюду расставил, и на словах, и наделе оказывали ему безоговорочную поддержку.
Параллельно шла жестокая борьба с коррупцией. На самом деле борьба. На самом деле жестокая. И на самом деле с коррупцией. Жертвами алиевского наступления на коррупцию стали несомненные члены мафий, но входившие в сферу влияния предыдущей команды. Так сказать, конкурирующие фирмы. По традиционной советской модели одним выстрелом убивалось несколько зайцев. Устранялись не просто конкуренты — ставленники низвергнутых партаппаратчиков высшего звена, то есть те, в ком всегда заключена потенциальная опасность для новых властителей. Они устранялись не по прихоти хозяина, за здорово живешь, а за подлинные преступления, раскрыть которые при желании не составляло труда: ведь Алиев-то знал, что коррупция пронизала все звенья системы сверху донизу, можно наугад брать любого, и за ним обязательно что-то будет.
Но существовал еще третий «заяц», и он для будущей карьеры Первого Лица был важнее всего. С подачи Алиева пресса раструбила о непримиримой очистительной кампании, которая проводится в Азербайджане под руководством первого секретаря. С его благословения и при его полной поддержки на экраны вышел поразительно честный по тогдашним меркам фильм «Допрос» по сценарию Рустама Ибрагимбекова с Александром Калягиным в главной роли. Ничуть не кривя душой, я приветствовал его едва ли не восторженной рецензией и получил в ответ абсолютно восторженную, благодарственную телеграмму Рустама.
Алиев стал олицетворением нравственной чистоты марксиста-ленинца, превыше всего ставящего честь, неподкупность и скромность. Его окрестили грозой мафии, пламенным борцом с коррупцией. И он действительно был им. В его неистовой атаке на взятки, приписки, хищения был только один изъян: она была избирательной и тенденциозной. Страдали те, кто беспощадной логикой борьбы за власть должен был пострадать. Остальных его атака обходила стороной.