Он посадил в тюрьму, изгнал из партии, снял с работы множество секретарей райкомов и горкомов, председателей исполкомов, милицейских начальников, судей, прокуроров, инспекторов, ревизоров — все это были откровенные мздоимцы, воры, демагоги, мошенники, сидевшие у народа на шее и проигравшие лишь потому, что новая мафия пришла на смену старой.Так что жалеть о них не приходится. Они проиграли, зато победители богатели день ото дня, выкачивая деньги из всего, чем щедро богат Азербайджан. Бензиновые короли делали бизнес на краденой нефти, хлопковые — на фиктивных цифрах, фруктовые и овощные отправляли краденые или скупленные по ничтожной государственной цене плоды в Сибирь и на Север, где на пустых городских рынках они стоили в десять, пятнадцать, даже двадцать раз дороже. Мафия железнодорожная и авиационная обогащалась за счет вагонов и самолетов, которые в обход всех законов и правил она предоставляла для этой цели своим собратьям из смежных мафий. Рыбная мафия браконьерски отлавливала тонны дорогостоящих осетров, на государственных за водах существовали нигде не зарегистрированные подпольные цеха по изготовлению икры. В сотрудничестве с ними работала внешнеторговая мафия, вышедшая на связь с зарубежными коллегами на Западе, — туда переправлялись большие партии икры в стандартной заводской упаковке.
«Подпольные цеха», то есть производственные коллективы, работавшие на обычных государственных предприятиях, получавшие там зарплату, выпускавшие ту же продукцию, что и другие цеха тех же предприятий, но отдававшие ее не государству, а своим, подпольным же, хозяевам для последующей реализации, — такая практика получила широкое развитие едва ли не по всей стране, но в Закавказье оказалась наиболее распространенной. По сути это была естественная реакция на задавленную личную инициативу, на запрет частной собственности, на уродливую форму производственных отношений, на уничтоженный свободный рынок. Это была — в данной сфере человеческой деятельности — та живая трава, которая пробивается даже через асфальт.
Как и положено собственнику, на доходы которого совершено покушение, государство преследовало «цеховиков» с особой свирепостью. Попав под каток милицейско-прокурорской и судебной машины, они получали гораздо более строгие наказания, чем те нарушители законов, которые украли другим способом, пусть даже у государства, ничуть не меньшие деньги. Здесь главной опасностью для режима была не сумма похищенного, а самый факт рождения и процветания в недрах «социалистической» системы хозяйствования совсем иных — свободных, подчиняющихся законам несуществующего рынка, — производственных отношений. Тем более, что причастные к подпольным цехам и делившие, пусть даже в очень малой доле, их доходы работали с полной отдачей сил, тогда как соседи, занятые тем же производством, но обогащавшие абстрактное «государство», старались напрягаться как можно меньше и выпускали не столько продукцию, сколько фиктивные цифры для лживой официальной статистики.
Среди тех, кто был обвинен в принадлежности к «цеховикам», оказался и начальник следственного отдела прокуратуры Азербайджана Ибрагим Бабаев. Якобы он не только их прикрывал, спасал от суда, но и сам вложил в подпольное производство свой пай (несколько сот тысяч рублей), получая пропорционально паю и другим оказанным им услугам свою долю прибыли. Мне трудно с абсолютной уверенностью сказать, была ли под этим обвинением хоть какая-то подлинная основа. То, что могла быть, — это бесспорно: примеров участия юристов высокого уровня в мафиозных группировках сколько угодно. Но два обстоятельства настораживают. Первое: Бабаев был назначен прежним, доалиевским, руководством и, стало быть, в группу алиевцев не входил. И второе: Алиев не просто вмешался вследствие и суд по делу Бабаева, но лично потребовал для него расстрела. Только расстрела — за любой иной приговор судьям грозила расправа. Возможно, такая же судьба, которая теперь была уготована Бабаеву.
Никогда не позволил бы себе утверждать это столь категорично, не имей я на руках свидетельства из первых рук. Мне прислал письмо бывший член Верховного суда Азербайджана Фирудин Гусейнов: «Дело Бабаева поступило в Верховный суд, и мне поручили его рассматривать. Я был предупрежден председателем суда Исмаиловым о том, что Алиев лично распорядился приговорить к расстрелу Бабаева и еще двух подсудимых. Я категорически отказался принять дело с заранее установленным чужим мнением, тем более, что сразу увидел, какие грубые нарушения уголовно-процессуального кодекса были допущены в ходе следствия. Другой член суда — мой однофамилец Р. Гусейнов — тоже отказался рассматривать это дело. Но желающий все же нашелся — член суда Оруджев, который очень скоро после этого стал министром юстиции. Зато меня столь же быстро прогнали с работы. Спасибо, что не посадили».
С невероятной поспешностью Верховный суд Азербайджана под началом Оруджева вынес желанный Алиеву приговор. По жалобе Бабаева дело поступило в Верховный суд СССР. Шаткость предъявленных обвинений была очевидной, ни одна улика не выдерживала испытания на прочность. Поспешность, с которой для Бабаева избрали смертную казнь, настораживала. Помню, как мучился член Верховного суда СССР Исмаил Мамедович Алхазов, единственный, кто в этом ареопаге представлял не только Азербайджан, но и все Закавказье. Совестливый человек и высококлассный юрист, он хорошо видел необоснованность приговора. Выходец из Баку, он прекрасно понимал, «откуда растут ноги». Но не хуже понимал и то, чем грозит ему и оставшимся в родной республике близким сопротивление жесткой воле Первого Человека.
Другие члены Верховного суда были убеждены в необходимости вообще прекратить это дело за недоказанностью вины. Заместитель председателя Верховного суда СССР Евгений Алексеевич Смоленцев принял более осторожное решение: он опротестовал приговор, предложив провести новое следствие и вторично представить собранные доказательства суду. Скромнейшее и естественное судейское решение, тем более, если учесть, что речь идет о человеческой жизни.
Что тут началось!..
Из множества свидетельств, имеющихся в моем распоряжении, приведу лишь одно. Вот что рассказывал в письме ко мне тогдашний начальник отдела Верховного суда СССР, доктор юридических наук Олег Темушкин: «Однажды я по служебным делам находился в кабинете председателя Верховного суда СССР Л.Н. Смирнова, когда зазвонил телефон правительственной связи. Из разговора я понял, что звонил Гейдар Алиев. Он сказал Смирнову, что получил информацию о протесте на приговор по делу Бабаева и глубоко возмущен поступком Смоленцева. Сказал еще: расстрел Бабаева „имеет общественное значение для всей республики“ и добавил вполне недвусмысленно: „Надеюсь, вы меня правильно поняли?“ Это мне дословно передал Смирнов, завершив беседу по телефону. Игнорируя волю своего заместителя и членов Верховного суда СССР, Смирнов тут же отозвал протест Смоленцева и уведомил об этом Алиева. В Азербайджане даже не стали дожидаться, когда об этом придет письменное уведомление из Москвы: Бабаева немедленно казнили. По существу, совершилось убийство».
Чем же была вызвана столь безумная акция? Почему понадобились у всех на виду такие меры, которые я бы назвал политической истерикой?
В силу своего служебного положения Бабаев хорошо знал закулисную жизнь захватившей плацдармы и процветающей, а не только уходящей со сцены мафии. Всем из «бывших» давался наглядный урок: каждого, кто не прикусит язык, кто посмеет помнить не то, что надо, и знать не то, что положено, ожидает схожий конец.
Теперь появлялся последний и самый решающий аргумент для расправы с мятежным прокурором Мамедовым: ведь Бабаев был его «кадром». Мамедов старался спасти Бабаева — сначала от ареста, потом от суда, потом от казни. И вот подводилась черта под его карьерой. Что светило ему — покровителю опаснейшего государственного преступника, члена криминальной группировки, укравшего у народа (у кого же еще?) миллионы рублей? Именно таким он был представлен в отправленной из Баку аттестации. Мамедова лишили прокурорского поста — с треском, с позором, несмотря на вялое сопротивление его приятеля, генерального прокурора Руденко.