Фонарь чуть отодвигается в сторону. Я делаю ещё один выпад, от которого фонарь опять уворачивается, и его свет становится ярче. Я замечаю, что на каждом клочке бумаги что-то написано, поэтому, когда они перестают падать, начинаю складывать их один к одному, как пазл, и через какое-то время читаю новый рассказ…
Туфельки, туфельки, куда вы торопитесь?
Мара устремлена вперёд. Она будто рвётся сама из себя наружу. Рвётся вперёд её крупный, с горбинкой, нос, её острая грудь, её выпуклые колени и длинные стопы – у Мары исключительно длинные стопы. И только глаза держат её на месте. Они сидят глубоко и смотрят на мир с ожиданием. Возможно, это ожидание того момента, когда вся она, наконец, сможет вынырнуть оттуда, где она не хочет находиться, чтобы оказаться там, где ей надо быть.
Её глаза немного похожи на глаза Лайлы.
Лайла – большая и жаркая, как южная ночь. Временами – удушливая. Рядом с ней хочется пить воду со льдом и класть на шею мокрые компрессы. В её взоре всегда нежность. И вопрос: “Ты меня обожаешь? Ты моя?”
Но это вчера… Сегодня Лайла холодна. Жар, идущий от её тела, сгорающего в огне – жалкое подобие её тепла. Сегодня от неё останется горстка пепла, а ответ на её вопрос разольётся в воздухе, заполнив собой все вокруг.
“Спасибо, спасибо…” – Мара принимает слова участия от соседей, друзей и родных.
Лайла уходила долго и тяжело. Ей всегда было сложно расставаться с тем, чем она обладала. Ей нравилось обладать. Мужем, дочерью, друзьями, коллегами по работе и чем-то ещё, неуловимым. Будучи не в силах постичь суть этого желания и усмирить его, она покупала вещи. Самые разные – от действительно ценных до бессмысленных и пустых. И никогда ничего не выбрасывала.
После себя Лайла оставила квартиру, где вещи перемешаны с воспоминаниями и им так тесно, что они вываливаются из шкафов, гроздьями свисают с кресел и толпятся на подоконнике, не давая открыть окно…
И Мару. После себя Лайла оставила Мару. В ней теперь сошлись пути тех, кто бродил по земле до неё. От неё теперь зависит, куда они пойдут дальше.
Мара проходит мимо шкафа. С верхней полки на неё падают туфли.
– Не может быть! – восклицает она и берёт их в руки. – Я носила их, когда мне было десять лет!
Туфли выпускают облако жёлтого дыма. Дым обволакивает её, и вот она, стоит, погружённая в мир, который рядом, но в другой точке времени.
– Schuhe , Schuhe wohin sie beilen… – приговаривает в этом мире Лайла, глядя на стопы дочери, которые растут быстрее, чем она сама. – Туфельки, туфельки, куда вы торопитесь?.. Она ласково гладит дочь по голове, целует в макушку и отпускает во двор – играть.
Окутанная жёлтым дымом, Мара достаёт фотоальбом.
Вот Лайла с лучшей подругой. Между ними – красавец Давид. Больше фотографий с подругой нет. Зато есть много совместных фотографий Лайлы и Давида. Потом между ними появляется Мара.
Вот старая кожаная куртка отца. Почему она её не выбросила?
“Иди, ползи, к ней, мы и без тебя проживём!” – слышит Мара крик матери.
Отец ушёл от них к дочери своего начальника. Она была молода, хороша собой, и женитьба на ней прочила отцу блестящую карьеру. Тогда Лайла выбросила все его вещи. Кроме этой.
Вот записная книжка Мары. Она из тех времён, когда телефоны ещё записывали в специальных блокнотах. Вот страница с буквой “Ж”. Имя и телефон до сих пор на месте – Жора Жуков, ЖЖ, но их дружбы больше нет. Мара закрывает книжку и бросает её в пакет с мусором. Она не поехала к ЖЖ, когда у него погиб сын. Было слишком много дел на работе, к тому же, он жил в другой стране, далеко.
Вот ещё вещь. Коробочка с “секретами”. Лера и Мара, которые считали друг друга сёстрами, положили сюда крылья стрекоз, цветные камешки и бусы, найденные в песке. Сколько им тогда было? Лет семь? Эта коробочка – всё, что осталось от их нежности и секретов. Эта коробочка и горечь от предательства, после того как Лера присвоила себе их совместный бизнес. Совсем недавно – в прошлом году.
“Все нас предают!..” – расплакалась тогда Лайла.
Мара кладёт коробочку на место.
“Все мы друг друга предаём…” – думает она.
А вот старинный сервиз на двадцать четыре персоны. Бабушкин. Это дорогая вещь. Вот шкатулки с украшениями. Тоже дорогими. Из-за дорогих вещей Лайла никуда не ездила. Боялась, что пока её не будет, квартиру ограбят. В последние годы ей было страшно выйти даже в магазин.
“Теперь это все моё?” – удивляется Мара.
Но в её квартире некуда ставить сервиз и Мейсенский фарфор. Ей не идут мощные золотые серьги, браслеты и кольца. У неё другой вкус.
– Все это надо разобрать, найти покупателей… – говорит вслух она, чтобы мысль прозвучала убедительней.