Конечно, мы не только ругались, у нас были и радостные моменты. И склонность мужа к бурным реакциям усиливала накал этих моментов, делая их незабываемыми. Но в то утро я поняла, что не люблю его. И никогда не любила. Я просто искала в нём то, чего мне не хватало в себе самой – способности смело и открыто выражать свои чувства. Какими бы сумбурными и противоречивыми они ни были. А наши скандалы обеспечивали мне постоянное негативное давление, к которому я так привыкла, пока росла, и в котором находила некий извращённый комфорт. У Андрея тоже были свои представления о “комфорте”, и мне тоже было что предложить ему в ответ. В этом смысле мы с ним подходили друг другу, как ключ к замку. Он ни разу не поднял на меня руку, но незадолго до того, когда я объявила ему о разводе, у нас была ссора, в которой он был близок к рукоприкладству, как никогда. В тот момент мне даже показалось, что у него глаза деда…
И ещё. В то утро я поняла, что беременна и пронзительно ощутила своё нежелание быть матерью. Являлось ли это правдой на тот, конкретный, момент, или я не хотела быть матерью в принципе, не знаю. Мужу я ничего не сказала. Просто собрала вещи и ушла к подруге. А через неделю сделала аборт.
Несмотря на мои ощущения, связанные с материнством, аборт оказался непростым решением. Внутри меня жило существо, которое зачем-то собралось появиться на свет. Мне было и стыдно, и больно лишать его этой возможности. Но что я могла ему дать потом, когда он появится? Ребёнку нужны искренняя забота и любовь. А как раз этого во мне не было. Я не умела заботиться о самой себе и была похожа на выжженную пустыню. Кто-то может сказать, что ребёнок мог вдохнуть в эту пустыню жизнь, но… Так или иначе, я оказалась на операционном столе, вернее – в операционном кресле. Врач сказал, что под наркозом я пела. Я спросила его, что именно. Оказалось, “Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца…”
Сам развод прошёл быстро и почти безболезненно. Квартиру мы разменяли, и я оказалась в крохотной однушке на окраине города. Но она стала моей крепостью. Поскольку из медицины я ушла решительно и бесповоротно, то работу пришлось искать в разных сферах. Я побывала и продавцом, и администратором, и флористом. Но самой главной работой для меня тогда было найти в своей выжженной пустыне хотя бы крошечный оазис. Это была задача-минимум. Задачей-максимум было превратить его в пышный сад.
Я зажмуриваюсь, вспоминая, каким сложным и радостным было то время. В попытках найти себя, настоящую, я срывала с лица одни маски, примеряла другие, видела, сколько во мне живёт или может жить разных женщин… и училась не бояться этих открытий.
Глава двенадцатая
Однажды наша группа поехала в лес. Там, на специально выбранной поляне, каждый из нас должен был вырыть яму для того, чтобы провести в ней ночь. Это было что-то вроде символического захоронения, после которого мы могли возродиться с новыми силами, устремлениями и верой в себя.
Руководительница группы накрыла мою яму сплетёнными ветками, накидала сверху листьев – и наступила полная темнота.
– Ни в коем случае не вылезай отсюда до утра! – предупредила она. – Это опасно!
Моя “могила” получилась довольно тесной – у меня не было сил копать длиннее и шире. Сначала теснота успокаивала. Земля будто обнимала меня и убаюкивала своей прохладой. Но в какой-то момент я начала крутиться, совсем как когда-то в материнской утробе. Мне ужасно захотелось выбраться наружу и убежать – из этого леса, подальше от этих людей и их таинственных ритуалов. Я почувствовала себя жертвой чьих-то безумных манипуляций. В этом не было ничего нового – я чувствовала себя подобным образом давно и довольно часто.
И вдруг возле моих ног появилось туманное свечение. Оно было не отблеском Луны, случайно проникшим сквозь ветки, а совершенно самостоятельным, светящимся пятном. Я с трудом подавила крик ужаса. Пятно медленно двинулось от ног к лицу. Доплыв до груди, оно застыло. И меня будто придавило чугунной плитой.
В моей памяти начали всплывать ссоры из последних лет супружеской жизни и сопутствующие им “заклинания”, которые мы с мужем повторяли, как если бы они обладали чудодейственной силой.
“Сколько раз тебе, говорить, что… Господи, ну разве так… Ты же ничего не смыслишь в…” – пылко начинал он.